Зрелище было впечатляющим: фигуры поражали красотой исполнения. Такие яркие, сочные цвета, изящные формы, игра света и тени. Как будто изображенное и впрямь разворачивается у меня на глазах. Я в жизни не встречал подобного великолепия, и все же полотно пугало меня. Обнаженный мужчина, опутанный цепями и залитый кровью из многочисленных ран, бился в агонни в самом центре: его плоть рвали на куски десяток рук и когтистых лап, что утягивали его в бурлящее озеро болотной грязи и нечистот. Лицо, зашедшееся в муке, смотрело наверх, откуда на него взирала безмолвная фигура, в клубах облаков и яркого пламени. Должно быть это Фараэль, а мужчина – грешник?
- Оставьте нас, - властный голос выдернул меня из задумчивости.
Я не сразу сообразил, что меня усадили на неудобный железный стул. И только теперь заметил септаса. Немолодой мужчина, сидевший в кресле, в полоборота развернулся к одному из окон. Короткие темные волосы и ухоженная седеющая борода придавала ему господский вид. Восседал на своем троне как статуя, излучая власть и силу. Пурпурные балдахины слегка зашевелись от непонятно откуда возникшего сквозняка.
- И затворите за собой дверь, - глубокий и мощный баритон отражался от стен, как глас господа.
Реджи хотел что-то возразить, кашлянул, но не произнес ни слова. Вместе с товарищем они синхронно ударили себя в грудь, поклонились и вышли из залы. Мы остались наедине. Овидий производил впечатление человека, с которым нужно говорить шепотом, а еще лучше – стоя на коленях. Железная спинка стула больно вгрызалась мне в спину и горбила меня. Неужели при всей это роскоши он не смог раскошелиться на удобное кресло для гостя? Или стул и должен быть неудобным?
Септас поднялся с места и медленно обошел стол, разглядывая меня внимательными серыми глазами. Его платье почти не отличалось от тех, что носили обычные братья культа, если не считать высокий ворот и подвернутые рукава, расшитые серебрянной нитью. На груди его висел темный диск с языками пламени из какого-то светлого камня. Я ожидал золота и рубинов, серебра на худой конец. Странно. Прислонившись к столу, Овидий продолжал молчать. Разглядывал меня, с непроницаемым лицом, а вот его глаза как будто смеялись. Я посчитал это тревожным знаком. Голова начала зудеть. Какая-та мысль упорно пыталась пробиться наверх, из глубин памяти, но я все не мог ухватить ее за хвост.
- Хаген, - наконец вымолвил он. – Тебе конец.
Овидий вскинул руку. Золотой диск с рубиновым кристаллом сверкал в его ладони. Оружие колдуна в руке септаса. Как ирония! Теперь все ясно. Канис был прав, Неведомый меня раздери! Вся усталость, вся боль и немощь покинула меня в единое мгновение и грудь заполнила ярость. Моя. Моего бестелесного спутника. Слепой глаз ожгло и в кончики пальцев защипало. Вместе, как один, мы бросились вперед, вытянув руки, чтобы сомкнуть их на поганой шее ублюдка.
- Умри, магос! – ревел я и рычал Канис.
Пурпурные ткани на стенах вздыбились и меня окружила сталь. Я замер. Сотни клинков у самой шеи. Мои скрюченные пальцы были в какой-то несчастной ладони от шеи септаса. Он улыбался. Я повел глазами. Нет, не сотня клинков, только восемь. Храмовники в серых сюрко без герба прятались за балдахинами. Вот для чего меня привели сюда! Мерзавец провел меня, знал все с самого начала и устроил все только для того, чтобы унизить. А теперь, что, Канис? Я не знаю. Костер и пылкие речи лжецов вместо эпитафии? Вполне в духе магосов. Жаль, что ты не можешь обратить меня в зверя. Напоследок отплатить миру той же монетой, а? Было бы здорово. Это бесмысслено, Темиель. Я всегда проигрывал. Каждый раз. Снова и снова. Мне жаль.
- Вестарии, покиньте мои покои, - прогремел голос магоса.
- Но септас, он же…
- Немедленно, - лицо Овидия было бесстрастным, но глаза светились злобой.
- Почтенный брат, позвольте хотя бы…
- Немедленно!!! – взревел септас, сбросив маску.
Один за другим клинки покидали свой пост у моей шеи. Мягко ступая по ковру телохранители покидали комнату, не проронив ни слова, точно так же, как сделали храмовники, что привели меня ранее. Дверь затворилась и хлопнула. В лучах солнца, струившихся из окон, плясала пыль. Овидий все еще сжимал диск в руках, а затем бросил его на стол, как безделушку, и с интересом продолжал разглядывать меня. Я все еще стоял и был недвижим, как статуя. Почему он отпустил охрану? Так уверен в своих силах?