Тирент оказался отчаянным мужиком, и, скорее всего, хорошим командиром – умудрился же подать знаки своим товарищам под носом у стражи. И дрался он люто: разорвал щеку солдату одними лишь зубами. Сеппель перерезал еще одно горло, и теперь шестеро солдат Анандера лежали на земле, но остальные бойцы, включая рыцарей Филиппа, уже оправились от удивления: они начали теснить четверку южан, окружали их. Ортвин ревел, Сепп - грязно ругался, Торли и Тирент бились спина к спине – каждый сумел достать себе по дубинке.
Все происходило очень быстро, сердце едва отмерило несколько ударов, но мне казалось, что время стало тягучим и вязким как мед. В оцепенении я не мог двинуться с места, и только наблюдал. Мысль броситься им на помощь все отчетливее звенела в ушах, но я так и не решился. Оглянувшись, я отметил, что никто, кроме Тирента с товарищами, так и не поднялся с земли. Надзиратели в отдалении от заварушки сдерживали жителей деревни, которые оживленно загалдели и пытались разглядеть, что случилось. А посмотреть было на что: гремя цепями и размахивая отобранным оружием, тейн повел своих бойцов прямо на рыцарей-телохранителей. Торли вскрикнул и припал на колено – в его бедре засела стрела. Люди, стоявшие на частоколе, снова вскидывали луки. Неистово звенел сигнальный колокол.
- Убрать стрелы! - взревел Филипп, заблаговременно отступивший подальше от потасовки, - Если вы, бездельники, в рукопашном бою не справитесь с жалкой кучкой оборванцев, я вас до смерти загоняю, а потом закую в цепи и отправлю им в помощь, землю рыть!
Угроза возымела действие. Яростная атака моих недобрых знакомцев начала захлебываться. К солдатам Филиппа прибывало подкрепление из замка, поднятое по тревоге. Спрыгнув с коней, они с ходу бросились в бой, правда все равно ограничивали себя ударами одних батогов. На Ортвина накинулось сразу трое рыцарей – они повалили его и продолжали бить, ибо он пытался дать сдачи. По крайней мере, какое-то время. Торли уже не стоял на ногах. Ему повезло меньше всех – лужа под ним окрашивалась в бурый цвет. Тейн выронил свой дрын, когда получил батогом в висок, и, неловко зашатавшись, пропустил еще один удар, который отправил его на землю. Сепп остался последним. Победа на горизонте не брезжила, и он бросился бежать. Уворачиваясь от чужих рук и смешно семеня ногами, он уже почти добрался до ворот, но самым глупым образом запнулся о цепь и растянулся в грязи, выронив нож. Его тут же придавили к земле и заломили руки. Через мгновение все было кончено.
Оглушенного Тирента тащили к костру, остальных методично избивали, не ясно зачем – они и так уже не сильно шевелились. Надзиратели заново стянули их руки веревками и, припечатав к земле, развернули лицами к месту казни.
***
- Проповедник, будьте любезны, огласите приговор, - Генрик протянул Ингольду листок.
- Вы не останетесь? Мы уже начинаем.
- У меня неотложные дела, к тому же, я… э… не терплю истошных воплей. От них у меня начинает раскалываться голова. Прошу меня простить, - управляющий спешно двинулся в сторону ворот.
Ингольд степенно прошелся перед кострищем, в центре которого уже был Тирент, привязанный к столбу. Прочистив горло, жрец бросил быстрый взгляд на бумагу, скривился и заговорил сам, не вдаваясь в написанное.
- Этот край темен и не ведает слова Фараэля, оттого здешний человек несчастен и пребывает в омерзительных когтях ереси и порока. Каждый день люди преступают законы божьи и человеческие, а кругом царит запустение и духовное разложение. Но мы, провозвестники истинной веры, верные слуги спасителя и защитника людского, всемилостивейшего Фараэля, не убоимся зла! Мы наставим вас, овец заблудших, на путь избавления, искореним опасные заблуждения и оградим вас от греха. И увидите вы правосудие Его, и узнаете, что ждет того, кто отвергает пути праведные...
В безудержном потоке слов я быстро потерял нить мыслей проповедника. Ингольд не умел говорить кратко, и добирался до сути самым дальним, окольным путем. Куда больше мое внимание приковывало лицо Тирента. Отчетливая гримаса страха. Он понял, что это конец, и уже ничего не поделать. Стиснутые губы побелели, глаза впились в своих поверженных товарищей, которые, видимо, тоже не могли поверить в реальность происходящего.