Выбрать главу

- Ты, со сломанным носом, вдарь-ка ему несколько раз по лицу, да по-крепче.

Что? Я опомниться не успел, как мне вломили по роже, расквасили нос, разбили губы и поставили здоровый такой фингал под другим глазом. Удар под дых, не озвученный проповедником, выбил из меня воздух и заставил скорчиться на полу.

- Благодарю. А теперь ступайте за дверь. Я позову вас, если мне потребуется повторить увещевания для этого юноши. Это дело требует работы ума, нежели кулаков.

- Но как же вас наедине с ним-то, с преступником, господарь жрец, а вдруг он того… бросится на вас?

- Тогда и позову. Ступайте.

Когда стражники затворили за собой дверь, Ингольд улыбнулся мне, приложил палец к губам и вышел из-за стола. Внезапно его лицо исказилось, и он перешел на крик.

- Богохульник! Да как ты посмел пойти на такое святотатство! Клянусь Фараэлем, если не выдашь своих подельников-язычников, я сожгу тебя заживо! – после этого он снова нацепил улыбку и присел рядом со мной, и заговорил тихо, почти шепотом.

- Прошу меня простить за такой спектакль, я понимаю, ты в недоумении, но так нужно. Пойдем, за мной, присядем за стол, выпьем и поболтаем, и покорнейше прошу тебя не обращать внимания на то, когда я буду поднимать голос и кричать.

Словно завороженный, я подчинился и сел за стол рядом с проповедником.

- Язычник! – он громко стукнул ладонью по столу, - Это не то, что я хочу знать!

Он и так наводил на меня ужас, а теперь в мою голову закрадывались мысли, что он того, сумасшедший. Жрец перешел на шепот.

- Хаген, ты родом из Белерэнда, так? Из Ваас’омниса?

Я кивнул.

- Память моя не то, что раньше, но все еще хороша, - он усмехнулся, отер рукой бороду, и, наклонившись ко мне поближе, продолжил, - Пусть ты узник, и, быть может, пеняешь на злой рок, но что как не воля Фараэля направила тебя сюда, и вложила в твои руки эту книгу, которую раскрывают лишь посвященные?

Он похлопал по книге на столе. Только сейчас я заметил ее. Мой потрепанный томик. Единственное напоминание о доме, о том, кем я был раньше. Напоминание о невзгодах и печали. И напоминание о свободе. Вот он, ждет меня, стоит только руку протянуть. Но вправе ли я вернуть свое?

- Когда я наткнулся на «Слово Фараэля» в конфискованных вещах, признаться был удивлен. А потом я вспомнил о тебе, мой друг. Ведь это твоя книга?

- Да. Моя.

- Откуда она у тебя? Только говори правду. – тут Ингольд снова повысил голос и заорал, - Не вздумай лгать мне, душегуб! Откуда это?

То, с каким мастерством жрец владел голосом и лицом, сбивало меня с толку. Эти его перевоплощения откровенно пугали. Проповедник тем временем разлил пиво по кружкам и придвинул одну мне. Окладистая борода не скрывала его жуткую улыбку. Я собрался с мыслями.

- Я выменял ее у торговца. За серебряные самородки. Это было несколько лет назад. Тогда я еще не умел читать. Не знаю почему, но мне хотелось иметь ее при себе.

- Ха-ха-ха! Воистину неисповедимы пути Фараэля! – и вновь повысив тон, - Наконец ты рассказал правду! Это смягчает твою вину, но не отменяет ее. Что ты еще знаешь? Говори!

Я жадно припал к напитку и следил за Ингольдом, пока он о чем-то размышлял. Казалось, что я вижу, как мысли мелькают в его серых глазах. Наконец он усмехнулся, сделал скупой глоток, придерживая бороду, и заговорил.

- Хаген, скажи мне, каким богам ты молишься?

- Я не молюсь богам. – я занервничал, вспомнив, что именно жрец надоумил отправить Тирента на костер. – У нас не принято возносить молитвы.

- Хм... Но ты же веришь в богов? Упоминаешь кого-то в час нужды?

- Ну, я, кхм, скорее просто богохульствую. Меня за это много ругали.

- Нет вреда от того, что ты поносишь лживых богов. Впрочем, это дикий край – и тут тоже одни язычники. Ничем не лучше тебя, даже более того – хуже! С каким трудом и жертвами приходиться сталкиваться моим братьям по вере, когда мы проповедуем слово Фараэля.

- И зачем вы это делаете? Разве есть вам дело до того, во что верят другие?

- Как мало ты знаешь, юноша. Мы спасаем души от вечных мук в огне. Почитание старых богов – один из страшнейших грехов. Такого Фараэль не прощает. Вот ты, готов ли насмерть стоять за своих дремучих божков? Умереть с их именами на устах?