- Нет, конечно! – поспешно ответил я, хотя и не стал говорить, что настоящим богам все равно, верят в них или нет. Они просто есть. Горит огонь Кеннета, воют ветра Хлада, Неведомый забирает мертвых. Извечным наплевать на мнения смертных, чья жизнь скоротечна, а силы – ничтожны.
- Хороший ответ, мальчик, я в тебе не ошибся. Я здесь, чтобы помочь тебе. Чтобы спасти твою душу. Если ты будешь покорен моим наказам, и будешь исполнять в точности, что велю, я буду молить Фараэля о милости, и быть может, с божьей помощью вызволю тебя из этого печального места.
Я не верил своим ушам. Он что, предлагает мне сделку? Помощь? И снова это паскудное тревожащее чувство в груди, от которого не уснуть, не унять дрожь. Надежда. Она всегда обманет и разбередит раны. Но вдруг? А если и вправду я выберусь отсюда? Ах, сука… Глупый Темиель, ты забыл во что тебе обошлась помощь прежних доброхотов? А? «Мы поможем тебе!» Конечно, драть меня в глаз, всех прям обедом не корми, дай тебе помочь. Это сучий жрец хочет тебя использовать. А то и вовсе глумится. Разуй глаза, придурок, снова лезешь в петлю, а то и куда похуже!
Видимо, заметив что-то на моем лице, Ингольд истолковал мое молчание по-своему.
- Вижу, что ты уже понимаешь, чего я от тебя потребую. Понимаю, тяжкое решение. Но пойми, Хаген, я не смогу помочь язычнику. А единоверцу… Единоверец может рассчитывать на служителей Фараэля в любое время дня и ночи. Ты молод, и, возможно, у тебя впереди еще целая жизнь! А что дали тебе твои лживые боги? Ведь они даже не боги, а так - злые сущности, демоны страха, темноты и невежества. Они завели тебя в беду, изранили тело и травят душу отчаянием. Но я тебя нашел, а еще раньше ты нашел Красную книгу – это не может быть совпадением. Я не верю в совпадения – это воля Его, а я служу ему долгие годы и не могу ошибиться в таком. Ты тронут пламенем! В конце концов, обратись к здравому смыслу! Только я здесь могу помочь тебе, никто другой. Не буду кривить душой, мне самому нужна твоя помощь. Но я смогу обойтись без нее, и исполню свою долг иным, более долгим путем.
- Ублюдок! Да как ты смеешь! Немедля пади ниц и кайся! - спохватившись, Ингольд вскочили и продолжал ломать комедию. - Молись и кайся! Никто не сможет тебе помочь, кроме всемилостивейшего отца нашего, всеблагого Фараэля!
Вернувшись за стол он с улыбкой пригубил напиток и продолжил вполголоса говорить.
- Скажу начистоту - ты приглянулся мне. Напоминаешь мне одного из моих учеников. Возможно во мне говорит возраст, и потому я стали чрезмерно благосклонен к юным заблудшим душам, подобно твоей. Или может это божье провидение направляет меня? В любом случае, я лелею надежду спасти тебя от страшных заблуждений и вечных посмертных мук. Однако я не испытываю уверенности в том, что ты доживешь до следующей зимы. Мне и так приходилось убеждать господина Генрика, чтоб он держал своих людей в узде, и с каждым днем это становится все тяжелее. Этот буйный юноша Свенд, которого все за глаза кличут Красоткой, затаил крепкую обиду на тебя, и, боюсь, стоит мне… недоглядеть, как он обязательно найдет способ нанести тебе вред. – тут Ингольд состроил сочувственную мину и по-отечески мягко тронул меня за плечо.
«Он так добр ко мне!» Так сказал бы прежний, совсем глупый Темиель. И поверил бы каждому слову. Но злой, беспомощный и напуганный Хаген, коим я стал теперь, уловил намек. «Если ты, язычник, не будешь меня слушаться, я перестану тебя защищать, и тебя к херам собачьим забьет твой новоиспеченный недруг». Не просто же так он напомнил о своей заботе? Южане ничего не делают просто так. В то, что я ему нужен, я верю, хоть и не понимаю, зачем я ему понадобился.
- Чтобы вы по-прежнему оставались на моей стороне, и защищали меня, я должен молиться Фараэлю и отказаться от своих богов, так?
- Не должен! Ты волен выбирать. Только истинное и добровольное почитание будет приятно Фараэлю, - жрец улыбался одними глазами, а всем остальным лицом продолжал удерживать вид сочувствия.
- Тогда… Я стану молиться Фараэлю, и буду слушаться вас, господин Ингольд.
- Мудрый выбор, мой мальчик.
Проповедник поднялся и вышел из комнаты. Я сидел и нервничал: время стало таким тягучим. Я наблюдал за лучиной, которая медленно тлела и крошила пепел в плошку с водой, чтобы хоть как-то отвлечься. Когда с меня начал сходить седьмой пот от вереницы дурных мыслей, послышались шаги, и вскоре жрец вернулся в комнату с чашей, в которой тлели угли. Разместив ее на столе, он жестом пригласил меня подняться.