«К чужакам проявляй терпение и слово мое неси, дабы изгнать волю темную, ибо так в старых ворогах новых братьев обрящешь, а супротивников глухих к слово Моему благословляю гнать прочь и без страха разить, ибо то есть борьба древнейшая добра со злом».
Прочитал его, заучил и впал в уныние. Не сильно это мне помогло. Каждый день я прилюдно возносил молитвы Фараэлю, и вскоре выучил нехитрые молитвы наизусть. Как я и ожидал, после светопреставления с Тирентом, окружающие начали относиться ко мне с возрастающим подозрением, даже с опаской. В первый раз, вытащив книгу из мешка, я привлек к себе всеобщее внимание, но когда мои товарищи-узники прознали, что именно я читаю, то они сразу наперебой стали возносить молитвы старым богам, начали сторониться, плеваться, шептать проклятья мне во след – и даже в забое мне более не выпадало возможности скоротать время за беседой. Оставалось разговаривать с самим собой, да и то про себя.
Сеппель с товарищами демонстративно меня игнорировали – оно и понятно, ведь именно во славу Фараэля сожгли его командира и друга. Впрочем, страх перед жрецом заставлял Сеппа, как и всех остальных, держаться от меня подальше. И здесь, на чужбине, я занял почетное место юродивого. Ничего не изменилось – я все тот же чудной парень, который никому не нравится. Это было бы смешно, если бы не было так грустно. Даже Нейр, поддаваясь влиянию своего дружка-брехуна Дага, старался не заговаривать со мной. Хотя в этом положении были свои плюсы – я мог в относительном спокойствии проводить вечера за книгой.
Большую часть времени я посвящал разделу о врачевании. Не по своей воле – на этом недвусмысленно настаивал Ингольд. Далеко не все мне было ясно: обилие сложных новых слов, часть из которых была вообще на другом языке, вводило меня в ступор, и мне приходилось подолгу напрягать голову, чтобы представить, о чем идет речь. Сильно помогало то, что помимо самих описаний, в книге были рисунки растений и трав, и даже схематичные изображения частей тела, притом не только человеческого. И как я раньше не мог понять, что означают эти картинки? Все же было на поверхности! Теперь я понимал если не все, то многое, а об остальном догадывался.
Дойдя до главы, посвященной открытым ранам, и вспомнил как топорно и неумело я зашивал ногу Хагену. Я ведь даже не обработал ее как следует! Быть может если бы я следовал инструкциям, то его рана не стала бы гнить, и он остался бы жив, был рядом со мной. Ведь книга тогда была при мне! Если Хаген сделал для меня все, чтобы я выжил, то я в ответ, пусть и не намеренно, сделал все, чтобы он расстался с жизнью. Я паршивый дозорный, никудышный боец, к тому же трус, а лекарь из меня как из худой жопы флейта. Неудивительно, что я подвел его.
Неужто не мог я больше времени проводить у нашего костоправа? Наверное, научился бы чему-то, стал бы полезным… Может и не выгнали бы меня, оставили… Но нет, я такой был особенный весь из себя, думы думал да болтался без дела все свое свободное время, и грезил влажными мечтами. Столько моментов упущено. К Неведомому все эти пустые сожаления! Толку от них. Я все чаще ловил себя на жгучей ненависти к себе. Это чувство было куда более глубоким и сильным, нежели моя злость на тех, кто причинял мне боль. Эта ненависть не давала мне покоя, истязала меня хуже плети надзирателя. Я столько думал об этом, столько раз ворочал эти мысли в голове, покуда идея о самоубийстве не стала появляться куда чаще, чем мысли о еде или сне. Я был на грани, не раз собирался броситься на стороживших нас солдат с киркой – за это я точно был бы убит, несмотря на покровительство и заступничество проповедника, но отступал. Трусил.
Все изменилось с очередной запиской от жреца. Вечерами, где-то раз в неделю, меня подкарауливал один из стражников-новичков. Далак был очень тихим, спокойным парнем, с внимательными синими глазами и удивительно темной для северянина кожей. Он передавал мне приказы Ингольда, а позже, если того требовал проповедник, я криво карябал ответ и также тайком передавал записку обратно. Обычно в приказах жреца были инструкции о том, как мне себя вести, что и как говорить, за чем наблюдать. В это раз записка была иной: «Прошло три месяца, но ни один муж еще не отринул ложных богов. Я недоволен твоими успехами. Уж не ошибкой ли было доверять твоим рукам священный том? Верен ли ты клятве, данной на крови и святом огне? Исполни свой долг передо мной и Фараэлем, иначе тебя настигнет гнев Его».