Очевидно стало одно – не все приказы жреца были разумными, а следовать им дословно было попросту глупо. Да, советы по знахарству, и его знания о местных богах были полезны, но склонять к иной вере... Да откуда мне знать, как это делается? «Слово Фараэля» мне в этом тоже не помощник: от религиозных наущений и молитв даже у меня уши в трубочку сворачиваются, что уж говорить о бондах. Моя задача – заставить людей примкнуть ко мне, слушать молитвы и называть себя фараэлянином. А в остальном… В остальном я могу говорить что угодно, любую выдумку сочинять. Не думаю, что они умеют читать, навык-то редкий, проверить не смогут. А уже ежели Ингольд захочет самолично удостовериться в истинности и глубину веры, если задумает вдолбить им в голову ту самую волшебную дурь, что про Фараэля понаписана, то пусть сам с этим потом и трахается. Ага, пускай, у него то выйдет – за ним всегда плетутся страх и огонь, уж я-то знаю. Мое дело – посеять семена, и выглядеть при этом хорошо, как в глазах проповедника, так и в глазах товарищей.
Отчего-то я начал чувствовать себя грязно. Не то чтобы я раньше был чист, мыться нам все равно не давали, да и негде было. Я чувствовал, как будто грязь налипла изнутри. Я говорю ложь, принимаю ложь, и должен нести ее дальше. Противно, но что поделать? Выбор-то не велик.
Дружить времени нет, значит нужно помочь. Доброе дело под знаменем Фараэля могло сослужить мне службу. Вскоре случай оказать помощь действительно представился: Верманд, один из бондов Гуннара, заплохел. Его рассеченное плечо загноилось и без должного ухода совсем распухло, что было заметно даже с наложенными повязками. Каждый взмах киркой отражался болью на лице, а сам он уже шатался и исходил потом, отчего его каштановые волосы свисали спутавшимися прядями и закрывали бледное лицо.
Вечером, вернувшись к нашему бивуаку я подошел к компании Гуннара. Роэль с Раэлем о чем-то шептались с Сеппом и Ортвином, и не сразу обратили на меня внимание. Роэль прикладывался к меху с забористой перцовкой, которую они выменяли у Канюка, стражника, что приторговывал с каторжанами то тем, то этим. Верманд не ел – его знобило, он дрожал и пытался плотнее закутаться в тряпки. Я прокашлялся.
- Почто приперся? – грубо спросил Роэль.
- Ваш друг, - я показал на Верманда. - Совсем плох. Я заметил, что он ранен, и, кажется, ему становится хуже. Нужно обработать рану. Мне нужна ваша настойка.
- А причем тут настойка? Ты что ль лечить его будешь? В уплату хочешь, за услуги? Пшел вон. – шикнул Раэль и демонстративно приложился к перцовке.
- Ага, уматывай, фарулянец херов. Верманд сам оправится, он дюжий мужик. Верно я говорю, Верм?
Верманд не откликнулся. Дюжий – не дюжий, а сейчас он был бледным и квелым, прям как Хаген после укуса варга. Сепп и Ортвин молчали и не думали за меня вступаться. Остальные недобро и подозрительно на меня поглядывали.
- Странно. Я думал вам дороже помочь собрату по оружию, чем налакаться. Выходит, я ошибся. Ваше дело.
Я пожал плечами, развернулся и уже было собрался уйти, когда меня окликнул Гуннар.
- Постой.
Я замер и обернулся.
- Ты знахарь? – сощурив глаза спросил рыжий южанин.
- Нет. Но кое-что умею.
- Раэль, ну-ка, передай ему бурдюк с водкой.
- Тейн, да врет он все. Как можно вообще этому иноверцу доверять, а? – заартачился Раэль.
- Я сказал, отдай ему водку. – голос Гуннара стал угрожающим.
Близнец поднялся, забурчав себе под нос ругательства, и с силой пихнул бурдюк мне в живот. Я никак на это не ответил и молча подошел к больному.