Безжалостно изрубив мечом два чахлых деревца, мы устроили небольшой костерок. Я вытащил заныканную козью ножку, чем немало порадовал бондов. Злополучная шкатулка служила котлом. Мы долго не могли взять в толк, зачем Улле сложил туда останки того бедняги и таскал с собой эдакую тяжесть. Что ж, теперь и от него была польза. Хрупкие кости давно умершего бедолаги мы погребли под камнями, я снова произнес речь, но в этот раз без происшествий. Нехитрая трапеза вернула нам силы. Только Верманд таки и не смог напиться. Его каждый раз схватывал спазм, когда он еще только подносил деревянную плошку с водой с губами. Я начал шариться в своей книге, но так и не удосужился найти причину его недуга.
Нашу мирную беседу прервал шум. Зверь? Или таки за нами послали солдат? Холера! Ну сколько можно поливать нас дерьмом снова и снова? Будет покой, нет? Других людей нет что ли? Мы обнажили оружие. Я перехватил кирку. Чего ж я не оставил в двери ее, а не клевец? Поздно уж переживать - надо обходиться тем, что есть. Звук доносился из-за одного из провалов в стене. Улле и Инграм пошли справа. Я пошел за Вермандом слева. Снова звук. Перекатываются камни, как будто кто ходит. И вот снова. А теперь часто. Чак-чак-чак…
- Он бежит! – заорал Верманд. - Лазутчик! Нельзя дать ему уйти!
Он выскочил в проем и ринулся вперед. Мы последовали за ним. Я запнулся и скатился со склона. Кто-то вскрикнул. Так жалобно, протяжно. Мы добежали с Инграмом почти одновременно, Улле приотстал.
На земле лежал мальчишка, даже младше нашего блондина. Вдоль шеи на грудь наискосок шла глубокая рана, обнажая мясо и рассеченную кость. Кровь толчками покидала тело. С клинка Верманда стекали алые струйки, а на его лице было написано недоумение.
- Где солдаты Годдарда? Сколько у эрла здесь людей? – выпалил следопыт, припав к раненому.
- Здесь отродясь эрловых не було… За что вы меня? - парень заплакал, - Мамочка, мамочка больно…
Его сил хватило на еще парочку жалобных всхлипов, прежде чем он замолчал и испустил дух.
- Боги, Верм, что ты натворил! Эта ж обыкнавенный малец! – сокрушенно простонал Инграм.
- Оно само собой вышло! Я.. я не хотел… Боги… - он рухнул на колени, бросив клинок, и скрыл лицо в ладонях.
Кажется, сегодня я снова буду читать заупокойную.
Часть I - Глава VII
«Языческое идолопоклонничество и еретические течения различаются по сути своей, однако в равной мере несут опасность для веры, внося смуту в разум простых людей, а людей благородных вводят во власть пагубных искушений. Наш долг, как верных служителей Фараэля, уберечь наше учение от яда лживых пророков, и отвратить народ от греха. В борьбе с еретиками и язычниками мы должны быть неколебимы и безжалостны. В том числе и к себе: необходимо изничтожить смущающие страсти, опасные наклонности, а самое главное - выкорчевать собственную гордость. Именно гордыня заставляет нас усомниться в истинной человеческой роли, которая, несомненно, только одна - быть орудием Фараэля».
Записано со слов экзарха Ирэниуса II Блаженного
Июль 934
К полудню мы выступили в дорогу. Беседа не клеилась. Нахлынувшую было радость на корню зарубила трагическая оплошность Верманда. Погода, как будто намеренно насмехаясь, давала понять, что жизнь хороша. Солнце грело и светило, лишь иногда скрываясь в облаках. Щебетали одуревшие птицы, и, кажется, я видел, как пробежал заяц. Шустрое белое пятно на черной земле. Не успел сменить шерсть на летнюю, как и мы свои цепи не поменяли на башмаки. А они бы нам пригодились – снежный наст и острые камни изрезали даже мои загрубевшие пятки.
Я озирался и не смог утаить улыбки. Вокруг все так мирно, спокойно. Природа обновляет покровы. Еловые ветви больше не скрывались под снежными шапками, а на каждом кусте набухали и распускались почки. А вдали, пугая и притягивая, вздымались барашки волн Седого моря. Отсюда его не было слышно – оно находилось куда дальше, чем казалось, и я все пытался представить, как оно шумит. Наше крошечное озерцо в Ваас’омнисе было тихим, да и речка - почти всегда скована льдом. Инграм сказал, что нет ничего более успокаивающего, чем «плѐсканье морских вод у твоих ног».
Успокоиться, выдохнуть, перестать озираться, прекратить трястись за свою шкуру каждое мгновение. Теперь это уже не кажется таким диким, таким невозможным. Может удастся наконец зажить по-человечески? Как же здесь красиво! Жаль, что я могу посмотреть на эту красоту лишь одним глазком. Слепой глаз до сих пор пульсировал от боли, а кожа от пролитого зелья все еще горела. Бедный, бедный Темиель… Ну что же я такой несдатный? А, не время скулить. Сейчас же все хорошо. Да?