- Может чумной он? - раздался старушечий голос. - Тады жечь его потребно, да вместе с одежой, шоб заразу не пустить…
- Ох зря ты пустил их, староста… Не к добру энто! Чума – напасть хужейшая! – встрял другой скрипучий голос.
- Я пустил? Вы совсем из ума выжили, старые? – вскричал Каспар. - Сами же на меня накинулись! От тупорылые! Зла не хватает!
- Ты шо кричишь-то, шо кричишь!
- А ну пошел вон отсюда, оставь нас! Я гостей тут принимаю, так что вона, не дышите тут!
- Ну что ты, Каспар, миленький, мы же да помощи тут…
- И ты, Бруна, выметывайся! И дверь затворите, нечего холод пущать!
Старики везде одинаковые. Склочные, брюзжащие, а мнение меняют чаще, чем жопа от гороха ветры пускает. И притом каждый раз такие упертые. Хоть что-то остается привычным и понятным. Как только шумные старики оставили нас одних, Каспар заскрипел половицами.
- Друг ваш шальной захирел изрядно, хоть и знатно по шее дает. Досталось тебе, жрец, конечно. – задумчиво проговорил он. - Пить не могет, значит… Может бесовку словил? Дикая псина его не кусала? Помнит, кто?
Все-таки немудрено, что он тут за главного. Может тип и неприятный, да хоть с головой. Укус дикого зверя мог всякую дрянь занести, это каждый носгот знает. Про бесовку я не слыхал ничего, разве что… Я позвал Улле и попросил его описать, как я выгляжу.
- Совсем твой глаз заплыл, Хаген. Дай посмотрю…
- Ай, да не лезь руками! Что заплыл я и сам знаю! Опиши говорю!
- Ну это, красные кровоподтеки, темные такие, аж чернотой дают…
- Ясно. Надо выпустить кровь. Резал когда-нибудь синяки? – я показал на заплывший глаз.
- Неа, - испуганно проговорил Улле.
- Инграм? А нет, хрен я тебе доверю…
- Эт с чегой-та?
- С тагой-то, что у тебя руки трясутся, пропойца! Как там у тебя прозвище?
- Ладно-ладно, молчу! – примирительно заговорил бонд.
- Каспар, вот ты человек бывалый, это видно. Помощь нужна твоя, – обратился я к старосте, понимая, что больше дело доверить некому. - Знаю, мы тебе тут не сдались, и ты бы нас лучше покрошил, как всякий добрый-порядочный…
- Да что ты из меня чудовище какое городишь-то? Вот поживешь с мое – сам будешь от любого шороха подскакивать! Вы бы себя хоть со стороны видели? Всем оборванцам оборванцы!
- Ну полноте, будет! Поможешь?
- Угу.
- Возьми нож, да прокали его – слышу огонь горит. И надрез нужен, только аккуратный, чтоб кровь пустить, а не всю кожу снять…
- А не учи ученого! Знаем, проходили, ща… - старик загрохотал вещами, в поисках лезвия.
Не могу сказать, что я не волновался в тот момент, как лезвие прикоснулось к коже. Сам порез боли особой не причинил, но вот когда я стал выдавливать густую спекшуюся в комки кровь, сердце екало так, что отдавало до самых бубенцов. Свет! Снова вижу – уже неплохо. Я потрогал нос – вспух. Эх, красив я теперь просто сказочно. Рану перевязывать не стал, просто смазали смолой. Есть дело поважнее. Я велел притащить лучину, так как света от костровой ямы в полу не хватало.
Я снова раскрыл книгу. Укус зверя. Бесовка. Хм. Не то. И это тоже. Вот! Вроде то, что надо. Я начал читать:
«…также называемая колотуньей, водяницей и бесовкою. От дикого больного зверя, от укусов и царапин зараза идет, и через несколько дней становится ясно, ежели болезнь прижилась. Больной пить не может, от одного вида и запаха воды его колотун бьет, лоб да живот горячат, а руки с ногами холодныя. Чем слабже был больной до хворобы, тем быстрее его напасть одолевает. Як только бредить начнет да кидаться – значитца, все, прощаться с ним можно – потом его паралич разобьет, и вскоре он дышать перестанет. Излечить такую заразу можно только ежели сразу подметить, рану промыть настойкой полынною, да кровь пустить пиявкой или лезвием, и затем поить рассольником с травами хинагиса. Но даже тогда больного не спасти, особливо если укус в руку да в шею приходится…»
Неведомый! Верманд, как же тебя… Крыса! Тогда, в подземелье. Малюсенький укус – и все. Вот так просто. Я положил голову на книгу и закрылся руками.
- А ты и вправду выходит, Фараэлев служитель. Я заметил на книге знак пламени. И читать могешь. Ты уже прости, недоверчивого старика… - староста присел ко мне и всем видом выражал извинения.
- Никакой я не жрец, Каспар. Грамоту разумею, во врачевании чутка смыслю, да во славу его молитвы причитаю… А толку-то? – я горько усмехнулся и пошел мочить ветошь, чтоб смочить рот Верманду.
- Не нашел что ли способа? – спросил Инграм.
- Нет такого способа. Все, что можем, это облегчить страдания, – я тяжко вздохнул. - И молиться. Может Фараэль снизойдет до помощи там, где мы бессильны.