– А если вы предскажите мне суженого, то получится, что вы снова согрешите? – не отставала Досифея. – Значит, вы не до конца раскаялись?
До чего же въедливая девица… Точно не из наших московских баб, им такие рассуждения и не снились. Из столицы? Похоже на то.
– Ты иди, Досифея, – Дарья снова улыбнулась, – а если надумаешь про суженого узнать, то возвращайся.
На лице девушки отразилось разочарование, она-то думала, что Дарья сейчас ей все расскажет. А вот и нет, милая, придется тебе немного помучиться.
– Иди, иди, – повторила Дарья.
Люк закрылся, и Салтыкова снова оказалась в темноте. Она села на солому и прислонилась спиной к холодной земляной стене. Досифея, Досифея, что же у тебя за глаза такие? И чьи это глаза?
Есть тысячи способов узнать имя будущего суженого, но ни один из них не считается достаточно надежным. Необходимо перепробовать все. Когда Дарья была в возрасте Досифеи, она и сама была такой же – одержимой вечной женской проблемой, поиском любви и счастья. Ни того, ни другого Салтыкова так и не нашла, хотя и замуж вышла, и любовники у нее были, но Досифее такой масштаб и не снился. Дарья уже не была ведьмой, но прекрасно понимала – Досифея живой из монастыря не выйдет, и ни одного мужчины в ее жизни так и не появится.
Прошло дней пять, а может, и шесть, когда девушка вернулась. Дарья узнала ее шаги, она встала на колени и зашептала молитву. Открыв люк, Досифея почтительно дождалась, пока Дарья закончит.
– Вернулась, инокиня? – отстраненным голосом спросила Дарья.
– Да, Дарья Николаевна.
– Хочешь все-таки про суженого узнать?
Девушка кивнула. Выглядела она точно так же, как и в прошлый раз, только глаза стали еще больше от предвкушения чего-то страшного и запретного. Дарья хорошо знала такой взгляд, именно такими глазами смотрели на нее дворовые девки, которым она плела черти что перед тем, как принести их в жертву. День сегодня, кажется, был облачный, поэтому смотреть в открытый люк было не в пример проще, чем в прошлый раз.
– Вот что, Досифея, – Дарья вздохнула, – есть только один способ узнать имя твоего суженого, будь то мужчина или сам Господь Бог. Только способ этот потребует от тебя смелости.
Дарья сделала многозначительную паузу. Досифея смотрела на нее во все глаза.
– Что? – прошептала она. – Что нужно?
– Принеси мне то, что составляет самый большой твой секрет, только в обмен на твой секрет перед тобой откроется имя суженого.
Досифея отпрянула от люка. В точку, подумала Дарья, и с огромным трудом сдержала самодовольную улыбку. Ну конечно же, в самую точку. Эта Августа-Досифея – непростая девочка, происхождение у нее должно быть очень необычное, и у нее уж точно есть секреты. Просто не будь у Досифеи этих секретов, ее бы никто в монастырь отправлять не стал – удавили бы, да и дело с концом. Это там, в столице, они из себя справедливых святош корчат, а как отъедут на десяток верст, так весь лоск и спадает.
– Я сделаю ритуал, посмотрю вперед, а потом верну это тебе, – добавила Дарья.
Досифея захлопнула люк. Но Дарья уже знала, что она вернется.
Она вернулась через две недели, когда Дарья уже почти потеряла надежду. Она мерила шагами свою землянку и снова и снова вспоминала их короткий разговор. Что Дарья сделала не так? Почему Досифея не попалась в ловушку? Попалась.
– Вот, – она что-то кинула вниз.
Сверток. Дарья подобрала его, ощупала. Внутри бумага, письма. Что ж, неудивительно. Только что это за письма такие, что их не отобрали у Досифеи? У Дарьи впервые появилась догадка, кто такая Досифея на самом деле, но она отогнала от себя эту мысль – слишком мала вероятность вытянуть такой счастливый билет. Нет, не может быть.
– Полная луна когда? – спросила Дарья.
Конечно, Досифея этого не знала. Да и откуда бы? Не дожидаясь ответа, Дарья продолжила.
– Через три дня после следующей приходи.
Сама Салтыкова в последний раз видела луну семь лет назад и понятия не имела, сколько там дней до полнолунья, но такой ответ давал ей как минимум три дня, а как максимум – тридцать один день[28]. Ну ничего страшного. Как раз будет время все прочитать.
– Хорошо, – кивнула Досифея, и люк снова закрылся.
Дарья подумала, что Досифею успокаивает то, что Дарья целыми днями сидит в полной темноте, а значит, не сможет прочитать эти письма. Что ж, вообще-то это было не совсем так.
Свет Салтыковой был положен один раз в день – свечной огарок, когда в ее камеру вечером опускали воду и еду. Хватало минут на десять, но Дарья особенно и не торопилась. Когда пришло время ужина, есть она не стала, а развернула самое первое письмо. Начиналось оно словами «Дорогая дочь…». Дарья так и думала, самая большая тайна – это тайна происхождения Досифеи. Она пробежала глазами по пустой болтовне и, наконец, дошла до подписи. «Елисавет», с трудом разобрала Дарья, потому что почерк, признаться честно, был так себе. «Елисавет». Салтыкова развернула следующее письмо – та же подпись, еще одно – и снова эта подпись. Елисавет. Просто Елисавет, ни титула, ни фамилии, ни дурацких инициалов, как это принято у экзальтированных столичных дам. Елисавет. Каждый образованный человек, у которого была голова, а не кочан капусты, знал, кто так подписывался.