Поэтому, когда мы втроём (Гесс, естественно, не позволил оставить себя дома), пройдя по снегу полсела, добрались наконец до дома Тулуповых, я буквально чесался во всех местах в предвкушении грядущей схватки. Страха не было, но сегодня мне предстояло разбираться с бесом один на один, без чьей-либо помощи или совета. Я вновь почувствовал себя на войне…
Дом был старый, ещё сталинской постройки, и проживали в нём три женщины. Невероятно древняя, худющая, краснощёкая бабка из породы «не дождётесь», полная хозяйка за шестьдесят с хвостиком, под сто пятьдесят здорового веса, и, так сказать, сама девица.
Её мы пока не видели, но остальные с поклонами приняли визит отца Пафнутия, руку не целовали, но крестились истово.
На меня поначалу никто внимания не обращал, кому я нужен. На Гесса обратили сразу.
— От же крокодил-то страшенный! Ишь как глазищами зыркает, аж жуть…
— А вы проходите ужо, батюшка! Согреться ли с дороги не желаете, ить каков мороз трещи-ит, а?
— Здоровья ради не возбраняется. — Перекрестясь, отец Пафнутий ещё в сенях принял рюмку водки для здоровья. Хряпнул от души, занюхав рукавом, и не поморщился.
Ну, если, по его же словам, весна наступит приблизительно только в конце мая, понятно, что мёрзнуть и простужаться тут категорически никому не улыбается.
— Хм, исключительно святого дела ради, но от не для ублажения грешной-то плоти.
— Закусить от огурчиком али салом бы? — подкатилась полная хозяйка с подносом.
— Довольно, не трапезничать от пришли, — важно ответил старец, огладив бороду, потом сбросил тулупчик мне на руки и, не разуваясь, попёрся прямо в дом. — Где ваша больная-то?
— В горнице девичьей, — быстренько перехватила инициативу старуха, подталкивая нас обоих в дом и кивая на левую половину. — Уважь от, батюшка Пафнутий, избави девчоночку-то невинную, убереги от нечистого…
— Нет, матушка, ужо от за меня паря мой пойдёт, Федорушка, — категорически удержал обеих женщин мой наставник. — Бесов-то прогонять — дело для молодых да резвых.
— А чегой-то монашек твой в чёрном весь? Чернец, чё ли?
— Гот, — буркнул отец Пафнутий.
— Энто кто, прости господи?! — на всякий случай перекрестилась бабка.
— Это неформальная субкультура, — попытался объясниться я. — Готика с латыни — это тайна, мистика…
— Себе на уме, стало быть. Да уж как молодёхонек он, поди, и опыта нету!
— Опыт — дело наживное, — отмахнулся батюшка.
— Ой, рази ж можно монаху-то к скромной девице в комнатку-то одному без присмотру заходить? Грех-то какой…
— Какой в том грех? Нет от никакого греха! Да и немолода девица уж, за третий десяток перешагнула.
— Тады, может, мы их с монашком твоим и того… — бодро воспрянула бабка, но отец Пафнутий был непреклонен:
— Федьку не дам, и не надейся! Не для того я ученику от знания тайные в башку-то вбиваю, чтоб он по сёлам ваших девок распечатывал. Тьфу на тебя, старая!
— А что ж я? Ить оно богоугодное ж дело…
— Даже помыслить не смей, прокляну!
— Ой, свят-свят…
— От то-то же. — Могучий старец мягко отклеил меня, от шока вжавшегося в стену, и подтолкнул к дверному проёму, занавешенному старенькой ситцевой тканью. — Иди ужо, паря, не робей. На помощь от не зови, сам управляйся.
— А если эта девушка… ну, сама на меня?..
— Тады зови, одному-то тебе нипочём не отбиться!
Ободрённый этим напутствием, я откинул занавеску и, образно выражаясь, шагнул в опасное царство Цирцеи, пахнущее женским теплом, малиной, хлебом и северными травами.
В маленькой комнатке с одним окном и полом, застеленным домоткаными дорожками, скромно потупив очи, сидела на кровати рослая девушка. Старше меня лет на десять или больше, с толстой косой, широким лицом и почему-то в одной ночной сорочке длиной почти до пят.
Последнее меня немножко смутило. Обета безбрачия я не давал, не монах же, а всего лишь послушник, но всё равно ради изгнания бесов раздеваться в принципе необязательно.
Я мягко выдохнул, всё равно начинать как-то надо, попробуем расположить пациентку.
Тьфу, идиотская во всех смыслах фраза!
Попробую ещё раз и покороче.
— Добрый вечер, э-э… Прасковья?
— Агась, — тихо ответила она.