Изгородь
Николай закашлялся и проснулся. Квартира горела. Огонь был повсюду, спасать пожитки не имело смысла. Продолжая кашлять, он сквозь дым и огонь уже ринулся к выходу, но вспомнил, что нужно взять документы и деньги. И те, и другие хранились в тумбочке возле кровати. Паспорт, военный билет, свидетельство о разводе... Стиснув документы в одной руке, другой, сколько смог, он загреб деньги.
Уже на улице Николай мысленно выматерил себя - нужно было хватать тумбочку! Но возвращаться не стоило. По черному ночному асфальту вовсю метались рыжие отблески. Он посмотрел вверх. Как раз в это мгновение одно из стекол лопнуло и окатило его брызгами горячих осколков. К счастью, большие куски упали чуть поодаль. Туда же шлепнулось что-то небольшое и темное. Николай шагнул ближе. Перед ним лежал кед. Он хотел поднять его, но руки до сих пор были заняты документами и деньгами. Николай рассовал их по карманам, порадовавшись, что лег спать одетым; вчера он здорово надрался. Именно поэтому, кстати, он вполне мог не выключить плиту или бросить в мусорное ведро непотушенную сигарету.
Но казнить себя Николай не стал. Это бы ничего не изменило, а совершать бесполезные поступки он уже давно отвык. Впрочем, не всегда можно быть абсолютно уверенным в бесполезности чего-либо. Некоторые события и вещи порой являли из себя куда большее, чем они казались на первый взгляд.
«Например, этот кед, - подумал Николай, подняв обувку. - Что он такое? Почему вылетел следом за мной?»
Повертев его, он пришел к выводу, что кед мог означать только одно: нужно куда-то идти, а вернее - бежать. Но куда? Кед... «К. Е. Д.» «Куда Екатерина Дарит?», «Кто Ест Даром?», «Коля Езжай Деревню!»... Точно! Последнее - точно! К тому же, кед был на правую ногу, подтверждая правоту догадки.
В деревне прошло его детство и начало юности. Он жил там с бабушкой Тоней, матерью его отца-алкоголика, сгинувшего на зоне, когда Николаю не было года. Мамы же своей он не знал и подавно. Говорили, что она умерла еще за пару лет до его рождения, но он подозревал, что его лишь пытались утешить, а на самом деле мамы у него не было вовсе. Он пытался выведать это у бабушки Тони, но та слишком переживала уход из жизни сына, чтобы отвлекаться на что-то другое. Переживала столь сильно, что так и не смогла оправиться - отошла в мир иной почти сразу за сыном, через каких-то двадцать с небольшим лет, восемнадцать из которых, до самой армии, она неосознанно воспитывала внука. Его, Николая. Коленьку...
Коленька прибыл поздно вечером. Деревня тонула в глубоких зарослях крапивы и бурьяна. Она была давно заброшенной; бабушке Тоне довелось стать ее последней жительницей.
С трудом пробившись сквозь бурьян к развалинам родной избы, Николай почувствовал, как сжалось в груди сердце и тугой горький ком закупорил горло. Плакать он не умел; в детстве это было бесполезно - бабушка все равно ни на что не реагировала, - в зрелом же возрасте учиться было поздно, а бесполезно тем более.
Отложив в сторону кед, он стал разгребать доски рухнувшей крыши. Показался край старого обеденного стола. Освободив стол от щепы и обломков полностью, Николай увидел сидящего за ним Федора - старика-инвалида, умершего незадолго до бабушкиной кончины.
Федор шумно прихлебывал горячий чай из большой синей кружки и смачно закусывал его репчатым луком, золотившимся высокой горкой в большой алюминиевой миске возле пузатого, исходящего паром самовара.
- Присаживайся, - кивком лысой головы указал старик на свободный край доски. - В ногах правды нет, это я тебе точно могу сказать, паря.
- А в чем есть? - спросил, опускаясь на доску, Николай.
Федор в ответ только хмыкнул, и Николай, спохватившись, положил на стол кед и слегка обгоревшую сторублевку - последнее, что осталось у него, кроме документов и одежды.
- Чем могу, - сухо сказал он при этом.
Сторублевка мигом исчезла со стола.
- В чем есть? - сыто прищурившись, вернулся к началу разговора Федор. И ткнул заскорузлым скрюченным пальцем в кед: - А хоть в этом вот, тудыть его.
- Берите, берите, - закивал Николай. - У вас как раз одна нога всего.
- Дурак ты, паря, - замотал лысиной Федор. - Нет у меня ног вовсе. Одну ишшо при жизни потерял, а другая уже после отвалилась. - Старик нахмурился: - Я ить тебе не про то толкую. А про то, что ентот штиблет означает.
- И... что?..
- А сам не думал? - хмыкнул и вновь захрустел луковицей Федор.
- Думал. Потому сюда и приехал.
- Ну, ладно, - похвалил старик. - А ишшо?
- Куда Екатерина дарит...
- И куда?
- По разному, - смутился Николай. - Всяко бывает.
- Ну, эт дело молодое, - захихикал Федор, - тудыть его! Хотя Екатеринодар тебе уж теперь не видать, паря... А ишшо?