Выбрать главу

Автор представляет какого-то Ижорского, разочарованного человека, тысячу первую пародию на Чальд-Гарольда. Этот Ижорский ничему не верит, ибо во всем разочаровался от нечего делать; страшный Бука, повелитель духов, отдает его во власть проказнику Кикиморе (что-то вроде русского, доморощенного Мефистофеля); этот Кикимора влюбляет его, для собственной потехи, в княжну Лидию; бедняк страдает, удаляется в деревню и делается совершенным отшельником; потом Кикимора влюбляет в него княжну Лидию, но таким образом, что мизантроп с этой минуты охладевает к ней и вымещает на ней свои прежние страдания; как бы желая изведать, точно ли она его любит, говорит ей следующими дурными стихами:

……Одно доверьеДоверье может породить во мне,И вот вопрос мой вам, сиятельной княжне:Вы в силах ли презреть высокомерье,Спесь рода своего, молву и сан отца?Принадлежать мне до венцаВы в силах ли?.. Молчишь, бледнеешь… слушай: кто я?Ценою счастья и покоя,От роковых, от грозных силДрагой ценою я купилЕдинственный мой дар: сей дар свобода,Не святы для меня ни одного народаОбычьи, предрассудки, бред, и пр.

Княжна обещает и вдруг исчезает, приходит пешком в Петербург, в наряде молодого крестьянина; является к Веснову, молодому человеку с душою и сердцем, который давно уже любил ее, выдает себя за крестьянина Ижорского и предлагает ему вылечить своего барина, к которому Веснов питал энтузиастическое уважение, от его меланхолии. Веснов соглашается. Они приходят оба очень кстати: на Ижорского напали разбойники, и Веснов спасает его. Они живут у него в доме. Кикимора возбуждает в нем подозрение, что казачок Веснова есть пропавшая княжна. Ижорский думает, что она над ним насмехается, закалывает Веснова и бежит с Кикиморою и княжною, которую бросает на дороге спящею. В бедной княжне принимает участие Титания. Наконец Шишимора является Ижорскому в собственном виде и заставляет его низвергнуться со скалы длинною речью, окончание которой заключает в себе смысл всей этой длинной и скучной аллегории. Смысл речи, как отдельная мысль, обнаруживает в авторе человека с умом и чувством, и самые стихи в ней более других одушевлены, хотя и мало отзываются поэзиею. Выписываю ее окончание:

Терзайся, рвися и внемли!Ты призван был в светило миру,Был создан солью быть земли:Но сам раздрал свою порфиру,С главы венец свой сорвал сам,Державу сокрушил златую (?)И бросил часть свою святуюНа оскверненье, в жертву псам,Ты волю буйным дал мечтам;Межу ты сдвинул роковуюИ так в строптивом сердце рек:«Да будет богом человек!»Но человека человекомВезде, всегда ты обретал;Тогда неистовым упрекомНа сына праха ты воссталИ бесом смертного назвал.Но я твоею слепотою,Но я бездонной, вечной тьмою,Грядущим, жребием твоим,Но я презрением моимИ вечною к тебе враждоюКлянусь, но я клянуся им,Кого назвать я не дерзаю,Тебе клянуся и вещаю:Не беспорочный сын небес,Могущий, чистый, совершенный,Не сын же бездны, нет! не бесЗемного мира гость мгновенный.И сё – неисцелимый ядВ твою раздавленную душуВолью – и с хохотом обрушу,Безумец, на тебя весь чад: (??){2}Ты червь презренный, подлый ад[1],Своею дерзостью надменнойТы стал в посмешище бесовИ в мерзость области священнойБлаженных, радостных духов!

Всего страннее в этой мистерии участие персонажей небывалой русской мифологии. За неимением на Руси духов, автор наделал своих, но, к несчастию, его Бука, Кикимора, Шишимора, Знич, его русалки, лешие, совы и пр. очень плохо вяжутся с гномами, сильфами, ондинами, саламандрами, Титаниею, Ариэлем и пр. Мифология тогда только имеет смысл, поэзию и фантастическую прелесть, когда она есть создание фантазии народа, который питает в своих вымыслах суеверный страх и от души им верит.

Грустно видеть человека с умом, с большею или меньшею степенью образования, человека с уважением к святым предметам человеческого обожания, любящего искусство, – и вместе с тем так жестоко обманывающегося насчет своего призвания, так дурно понимающего значение высокого слова: искусство! Для того, чтоб быть поэтом, мало ума: нужно чувство и фантазия. Делать поэмы может всякий, творить — один поэт. Работа всегда остается работою, как бы ни высока была ее цель. Нет, тот не поэт, даже не стихотворец, не версификатор, кто пишет такими стихами, каковы следующие:

Здорово, милый мой раек!Здорово, друг партер! мое почтенье, креслы!Без вас наскучило: препоясал я чреслы,Взял посох и суму; шел, шел, все на восток —И наконец прибрел на эти доски.– А для чего? – кричит Фирюлин, мой Зоил, —И прежде ты довольно нас бесил;Твои все шуточки так глупы и так плоски!И я душой был рад, когда ты объявил,Что, к прекращенью нашей муки,Здесь с нами глаз на глазТы видишься в последний раз…И что ж? опять ты здесь? Где ж плеть и палка Буки?– Трофим Михайлович, не торопитесь бить;Позвольте наперед вам доложить:Бесенок я, а сотворен для дружбы;Для ней ни от какой не откажуся службы.Есть друг и у меня, предобрый человек,Пречистая душа – писатель;И вот пришел ко мне и говорит: «Приятель,Преемник твой не то, что ты; он ввекСо сцены с публикой не вступит в разговоры.К тому ж угрюмые, косые взоры,Его коварный, злобный нрав,Ну, право, созданы не для забав!А, брат, необходим с партером мне посредник,Веселый, умный собеседник,Который бы подчас, как Шекеспиров хор,Им пояснял мой вздор»[2].И ну просить и лестными словамиПревозносить меня, хвалить мой ум, мой дар!Что ж? просьбы и хвалы, – вы ведаете сами, —Хоть в ком, а породят усердие и шар;Я к Буке; Бука молвил: «отпускаю»;И вот я здесь и в должность я вступаю!{3}
вернуться

2

Эта и последующая строка в тексте мистерии читаются так:

Безумец, на тебя весь гад:Ты червь презренный, подлый ад.

Конечно же, это опечатка. (Об опечатках, кстати, упоминал и Кюхельбекер в дневниковой записи от 12 мая 1835 г.: «…Мой «Ижорский» мне прислан, напечатанный. Жаль только, что в нем ошибок типографских бездна». – В. К. Кюхельбекер. Дневник. Л., изд-во «Прибой», 1929, с. 233.) Белинский исправил эту опечатку, но неточно, чем и объясняются его упреки к этому двустишию. Нужно:

Безумец, на тебя весь ад:Ты червь презренный, подлый гад.
вернуться

3

Цитата приведена неточно.

полную версию книги