— Не каждый день доводится увидеть самого себя, уж тем более в шкафу, — иронично произнес двойник.
— Ты — это я? — спросил он. — Как это возможно?
— Возможно. Только уже наоборот, — ответил Сидящий в шкафу и засмеялся.
Хант пожал плечами. — Как ты здесь оказался? — продолжал он задавать вопросы.
— Так же как, и ты. Медведь разорвал на охоте, — ответил сосед.
— Да… Я вспомнил, — грустно протянул охотник. — Берлога. Медведь. Выстрел. А потом…
— Вот-вот… — подхватил голос.
— А откуда взялся скотольф? — вдруг спросил Хант.
— Оттуда, откуда я, и медведь, и все остальное, — объяснил двойник.
И тут Хант услышал скрип кресла. Наклонившись, он заглянул в замочную скважину. В кресле сидел он и также чистил ружье. Охотник снова чиркнул зажигалкой — но соседа в шкафу больше не было.
— Эй, выпусти меня! — окликнул Хант самого себя.
— Кто тут? — вздрогнул охотник и обернулся на шкаф.
— Ну вот, опять, — отчаялся Хант и уселся на пол.
— Дай, дай, дай! — запопрошайничал скотольф.
Из каморки
Она сидела в уголке, обхватив колени руками, пытаясь дышать тихо-тихо, чтобы не быть услышанной. Темнота скрывала ее худенькое тельце, и ей казалось, что она плотная, как одеяло, и так же как оно способна согреть ее и спрятать от воображаемых страхов. В руках она держала небольшую шкатулку.
За дверью раздавались голоса, иногда она могла разобрать, о чем они говорят. Но, как правило, слышала лишь «бу-бу-бу» и «у-у-у». И представляла, что это два ветра встретились высоко-высоко в небе и рассказывают друг другу на понятном только им языке о том, как они крушили целые города, будто хвастаясь.
У нее тоже был свой язык. Только ей не было с кем на нем общаться, ведь она почти всегда была одна, здесь, в маленькой каморке большого страшного дома. Она бы тоже хотела быть сильной как ветер и разрушить стены, чтобы увидеть тот странный мир, о котором почти ничего не знает. Но она очень маленькая и слабая, и, наверное, ненастоящая.
«Шу-шу-шу», — слышала она, когда прикладывала шкатулку к уху. В ней тоже был заключен ветер, точнее его дух. Так ей казалось. И он тоже хотел вырваться на свободу. Но она не могла его отпустить, ибо знала, что он сметет все на своем пути.
Иногда ей казалось, что она существовала здесь всегда, что она родилась вместе с этим домом, пропахла его досками и штукатуркой, что внутри ее тоже есть гвозди, скрепляющие ее частички в единое целое.
Единственным ее живым другом была кошка. Изо дня в день она ждала, когда теплая мурлыка принесет ей кусок хлеба или что-то другое из этой непонятной человеческой еды. Хотя еда была ей не нужна, она просто не хотела расстраивать кошку.
Каждое утро мурлыка пролазила в щель между стеной и балкой, клала ей под ноги еду и садилась наблюдать. А она делала вид, что кушает, проглатывая только крошки, а остальное прятала за спиной. Потом когда кошка уходила, она перелазила в один из дальних уголков, заваленный хламом, и складывала еду в поржавевшую кастрюлю.
А еще она очень боялась, что ее кто-то увидит. Что скрипучая дверь откроется, на пол упадет длинный шлейф света, и она не успеет спрятаться. И когда страхи душили ее так сильно, что даже подслушанные странные магические слова «отче наш» не помогали, она забиралась в пыльную детскую кроватку и обнимала плюшевого мишку с оторванной лапой. Она жалела его больше, чем себя, ведь думала, что страх уже высосал из него хрупкую жизнь. И только обняв своего мертвого друга, она успокаивалась и почти засыпала.
Но спать она тоже боялась. Ведь в этом мире те, кто спят — видят сны. А там еще больше опасностей, чем в этом ставшем привычным укромном местечке. Задремать ненадолго она могла лишь тогда, когда кошка вылизывала свою блестящую шкурку и пела ей колыбельную: «мур-мур-мур», «мур-мур-мур». Кошка гипнотизировала ее страх, и тогда ей снился другой мир, с такими же, как она глазастыми маленькими существами. В нем было тихо-тихо, темно и спокойно. И, проснувшись, она смутно вспоминала, что попала сюда случайно и тогда тосковала по дому.
Иногда те, кто издают голоса, заходили в ее укрытие, шуршали, светили ярким лучом, что-то брали или ставили, и снова уходили. Тогда она забивалась в самый темный уголок, закрывала глаза, и замирала. Быть тихой и незаметной она тоже училась у кошки. А когда чужие уходили, она медленно подползала на коленках к новым вещам и трогала их пальчиками, нюхала и слушала, какие звуки они издают. И улыбалась.