— Моей!
Этот рассвет у мусорных баков, наверное, и следует считать самым счастливым мгновением в моей жизни: впервые мне признался в любви человек, которого я тоже любила. Я постояла, переводя дыхание.
— Ну... я пошла?
Он молча и яростно отвернулся.
— Могу остаться, — по возможности бодро я огляделась. — Обстановка, конечно, не самая шикарная... но постепенно привыкнем!
В ответ он жахнул ногою и опрокинул бак. Сюжет более чем странный: герой офицер опрокидывает мусорные баки! Я пошла.
Гораздо более плодотворными были наши с ним летучки на балконе, куда мы выходили из забоев перекурить (наши разнеженные партнеры курили в койках). Мы сидели, опустив набрякшие руки между ног, скупо переговариваясь.
— Сколько?
— Триста сорок.
— Плохо!
Тут имелось в виду не количество половых актов, а совсем напротив — цена, которую наши зарубежные партнёры, связываясь между собой только телепатически, давали за этот волшебный тур. «Тайны Востока».
— Надо идти!
Стиснув зубы, мы мужественно поднимались. Он поднимал к глазам капитанские часы (вокруг царила южная тьма):
— Встречаемся через двадцать минут!
— ...Через сколько?!
— Мало тебе, с-сука, двадцать минут! Не насовалась еще? — шипел он злобно, но очень тихо.
— Цены неприемлемые! — я разводила руками и шла работать.
— Через полчаса — ясно?! — шипел он вслед.
Уже на ходу, не оборачиваясь к нему, я разводила руками: как уж выйдет!
Через полчаса я выскочила на балкон, и тут же как по команде, словно чёртик из табакерки, вскочил он.
Я победно вскинула четыре пальца.
— Четыреста...?! — восторженно прошептал он.
Мы радостно затрясли друг другу руки.
— А моя, наоборот, сбавила, — сокрушённо проговорил он, опускаясь на стульчик. — Триста двадцать всего дает!
— Вот это да! Что же это такое?! И за неё, что ли, мне браться?.. Ладно!.. Пошла к ней.
— Её нет, — стыдливо опустив очи, пробормотал он.
— Где же она? Среди ночи?
— На пробежке... сказала, что должна пробежать обычные двадцать километров... как всегда!
— Да... конечно! Если после тебя бабе хочется двадцать километров бежать, тогда, конечно... не размечтаешься!
— Шо я — паровоз, что ли?
— А кто же ты? Ладно, я пошла... Глядишь, ещё не предел!
Поршень плотно, со смазкой входил в цилиндр, и, когда шел обратно, на нем оставались кольца липкой смазки, как воротнички на шее, но он не доставал до маленькой неприметной штучки, дающей взрыв! Так и не дождавшись этого, после тысячи попыток я заорала и пробороздила на его спине кровавые полосы — хоть душу отвести, если тело не размагнитить!
Максим вдруг тоже заорал и, дико оттолкнувшись от моих набухших грудей, выдернул своего скользкого гостя — горячая липкая мальвазия толчками вылетала на мой живот, сведённый судорогой. Он встал и ушел в ванную. Осторожный товарищ! Дрожа крупной дрожью, я приподнялась, поглядела на живот... Да, дивные сплелись узоры... кружева из подручного материала... даже жалко стирать.
Я вытерла живот простыней, потом, задумавшись, вообще стянула её — можно уже мозоли натереть на ней, стала как кровельное железо! Я посмотрела её на свет торшера... может, домой привезти и повесить на стену? Вряд ли когда еще получится такой шедевр.
Шеф пошел уже в психическую атаку — стал гораздо привязчивее к Максиму, чем даже ко мне и тем более к Николь!
Николь теперь находила упоение только в беге, а отец и сын закрывались в гостиной, ненавидя друг друга и любя. До меня доносились лишь обрывки:
— Кем ты был — и во что ты превратился! Ведь ты когда-то надежды подавал! А теперь — чем ты занимаешься?
— Чем?
— Подстилкой у бабы стал!
У какой, интересно, бабы? Я навострила ушки.
— Ты же гениальным филологом считался! И кем ты стал?
Строгий, но справедливый отец! Главное, что и в этом качестве он был абсолютно искренен! Молодец.
— Если тебя это интересует, я занимаюсь!
— Чем ты занимаешься? — горькая усмешка. — Это всё пошлость! Разврат! Практически, не вынимаешь себя из похотливой девки!
Теперь пошёл оскорбленный отец, судящий всех с высот моральных достижений строителей коммунизма!
— Мне наплевать на вашу совковую мораль!
— Да, — саркастическая усмешка. — Ну и о чём же тогда ты пишешь?!
— Да уж не «Роль трактора в деревенской прозе»!
— Ну а тогда о чём же?
— Тебя это интересует?
— Представь себе — да!
— Ты это вряд ли поймешь! Вас ведь воспитывали в ханжестве!