Вот как? Этого бы я не сказала! Он что-то быстро пробормотал.
— ...Не понял, — зловеще медленно произнес отец.
— Повторить?
— Да хотелось бы, — произнёс он ещё более зловеще.
— Пожалуйста!.. «Кастрационный комплекс у Пушкина»!
— Что-о?!!
— Конечно, вам этого не понять!
— Кому это «вам»?
— Коммунякам! — бесстрашно выкрикнул Максим.
— Та-ак... ясно... И это всё?
— Нет... Обдумываю ещё одну статью.
— И как же, интересно, она называется?
— «Свое и чужое в кастрационной перспективе»!
Я дико захохотала и тут же ладошкой зашлёпнула рот. Так вот он, оказывается, о чём думает во время акта! Смех всё же вырвался из-под ладошки, и я умчалась в ванную, согнувшись, хохотала.
Ф-фу!.. Нелёгкий у нас труд!
В ванную все доносилось гораздо глуше, хотя спор вроде накалялся сильнее. Вот что-то грохнуло — похоже, что упал стул, потом разнеслось дребезжание от удара по столу.
— Мы свято верили в это!
Совсем уже батя сдурел!
Потом вплёлся голос Николь — пора и мне на сцену выходить. Николь терпит долго и улыбается, но когда её достаёт — её бесцветные глаза слепят холодной силой. Тем более что она вошла сейчас в уже готовый скандал.
— Я считаю, — холодно проговорила она, — что маршрут этот, к сожалению, неинтересен.
Александр растерянно забубнил, что просто мы слишком застряли в этом городе и надо двигать в пески, к верблюдам и варанам. «...И где нет такой широкой кровати!» — добавила я мысленно.
Максим встал в позу, выставив ножку, и скрипуче медленно произнёс, что самое интересное, по его мнению, ещё впереди: мы пока занимались чисто бытовыми вопросами...
Это точно.
— ...а теперь предстоит перейти «к сладкому» — к вопросам культуры и истории, осмотру старинных мечетей и медресе, — голос Максима скрипел все противней и уверенней, — а также к их фотографированию...
При слове «фотографирование» Николь, как честная европейская женщина, потупилась: это была как раз её работа.
— ...Для составления в дальнейшем буклетов с описанием маршрута! — Максим надменно закончил и застыл, откинув голову и поблескивая пенсне. Нет, все-таки есть в нём сила! После его слов все подавленно замолчали. Только я уверена — зуб даю! — что изучать старинную архитектуру он примется в постели. Придётся сделаться немножечко погорячей!
Растрогавшись, я смотрела на них: совсем уже высохшая Николь, раздувшийся, наоборот, Максим и совсем уже одуревший шеф... Пузырь, соломинка и лапоть из старинной сказки, в которой им необходимо вместе переправиться через реку.
Всё! Хватит дури! Командовать пробегом буду я.
Александр с облегчением сдал мне бразды, и мы снова втиснулись в джип с нашим другом Федей за рулем!
Похоже, что бразды он мне сдал навсегда. По возвращении он расшатался полностью, и мне то и дело приходилось вытаскивать его то из «Волны», то из яхт-клуба, где пьянство принимало самые хитрые формы, как, например, приём побратимов-яхтсменов из города Гамбурга!
Как куклу, я сажала его в кабинет.
— Слушай! Я прошу тебя... Не бросай нас! — после очередного бессмысленного разговора с этим «руководящим чучелом» Ечкин догнал меня в коридоре, схватил за рукав.
На Ечкина было жутко смотреть. Та страшная ледяная воронка, которую я нащупала у него в боку, полностью засосала его: на поверхности ничего почти не осталось, кроме безумных глаз.
«Как же... вас бросишь!» — подумала я.
— Понимаешь... я очень тебя прошу! — Ечкин даже не стеснялся в этот раз, что играет на своем отчаянном положении, видно, это было смертельно важно для него. — Однажды... он меня спас... теперь я — должен!
«Да... тебе только и спасать!» — мысленно отозвалась я. Он был «на свободе» последний день.
Накануне я навестила Льва Исаакыча, занимающего теперь второй пост в мэрии после мэра. Не хотелось напрягать его по новой, но что делать: только он мог устроить Ечкина в нужную больницу, при этом не разорив нашу фирму полностью.
Исаакыч сидел в Смольном, отделан кабинет в лучших партийных традициях полированным деревом. Он сразу же позвонил и договорился.
— А что я могу сделать для вас? — официально, в стиле кабинета, поинтересовалась я.
— С несчастья налогов не берём! — проговорил он грустно. — Ну а вообще... как дела?
— Хуже не бывает! — откровенно сказала я.
— Эхе-хе! — прокряхтел он, давая понять, что по краю у нас ходят все. — А по твоему виду плохого не подумаешь. Видно, во всяком случае, что жизнь не стоит... на месте! — он вздохнул.