Алекс с ненавистью смотрел на меня: разговорилась!
— Найдены документы, где действительно Аристарх Паншин называется владельцем этого особняка...
Граф надменно выпятил дряблую грудь.
— Но, к сожалению, документ этот весьма своеобразный, — с наслаждением продолжала я, — закладная! Дом идёт под заклад за долги!
Паншин снова злобно поглядел: «Не могла раньше сказать?» — «Когда?!»
— Змея пердячая! — прошипел граф.
Рябчук усмехался.
— Так шо? — он уставился на Алекса.
— К счастью, советская власть освободила нас от долгов! — гордо произнес красный граф.
— Но она ж и от особняков вас освободила! — усмехнулся Рябчук, по-прежнему отражая черепом ясный месяц.
— Ещё интересная подробность, — безжалостно продолжила я... граф обессиленно откинулся на подушку. — Особняк, оказывается, построен не на деньги Паншина!
— А на чьи?
Я с улыбкой посмотрела на расплющенного графа.
— На чьи?.. На деньги его супруги, дочери знаменитого золотопромышленника. Урожденной Крепс!
— Крепс? — проскрипел Рябчук. — Еврейка?
Я выдержала длинную паузу, внимательно разглядывая своего возлюбленного.
— Немка... кажется, — проговорила я.
Привставший было граф снова откинулся.
— Кстати, все дети у них были незаконные! — добавила я.
— Как... незаконные? — страдалец поднялся из последних сил. Гримасы высокомерия мучительно боролись на его лице с позывами к рвоте.
— Так. Незаконные! Имеется прошение на высочайшее имя... госпожи Паншиной... урожденной Крепс, с просьбой признать законными детей, зачатых вне брака, в преступной связи со флигель-адъютантом Паншиным... к которому она и ушла, вконец «зарукоприкладствованная» своим мужем, купцом Тюриным...
Наступила тишина.
— Так правильно рукоприкладствовал, — усмехнулся Рябчук, — если она детей на стороне прижила!
Судя по вспышке на лице, граф хотел вызвать обидчика своей пращурки на дуэль, но почему-то передумал.
— Опять наезжали, что ли, нынче? — показал свою осведомленность Рябчук.
Алекс кинул возмущенный взгляд, естественно, на меня: пач-чему не предотвратила?
Мне начинала надоедать эта комедия. Я поднялась, оделась.
— Будто ты, Жора, не знаешь, — заговорил Александр, — что вся недвижимость под контролем бандитов! Не знал? — Он яростно уставился на друга.
— Да-а... хлебнули шилом патоки, — задумчиво произнес Рябчук.
Неожиданно в животе у Паншина что-то заверещало. Мы с изумленнием вперились в него.
— Ты что это? — проговорил Рябчук.
Паншин, сам не сразу сообразив, что к чему, вытащил из жилетки радиотелефон, поднёс к уху:
— Аллё... — некоторое время он растерянно слушал. — Тебя требуют! — он почему-то испуганно уставился на меня.
— Меня... кто? — я протянула руку к трубке.
— Нет... не так, — он отдёрнул трубку. — Выйти требуют... на переезд!
Наверное, те самые, что встречали трубой!
— Не робей, девонька! — приободрился Рябчук.
— Сама разбирайся со своими амбалами! — взвыл граф.
Я накинула свою кунью шубку.
— Прощайте, Крепс!
И вышла.
— ...Эта? Да, не утонет и в синильной кислоте! — донеслась до меня из форточки лестная характеристика, данная шефом... Спасибо, барин!
Издалека, нарастая, приближался стук поезда, то проваливаясь словно в яму, то снова возникая, все громче и ближе.
Пора!
Я вышла к переезду. Никого! Только тихо летели откуда-то сверху кристаллики, успевая повернуться синим-красным-зеленым.
Никого!.. Но мне много и не надо. Из всех амбалов земли меня уже волновал лишь один — тот амбал, что сидит за штурвалом электровоза... да будет рука его тверда... возвышенный стиль... полная боеготовность к перелету!
Я поднырнула под трубчатую ограду, повернулась налево. Из тьмы катился ревущий зверь, прожектором пожирая снежинки. Сожрёт и меня! Вагоны зашаркали у самого лица — я даже чувствовала шероховатость обшивки... Ну! Какой-нибудь выступ... обломанная палка! Помогите же мне — силы мои кончились!
И вдруг за поездом поднялось какое-то яркое зарево и стало вспышками меж вагонов светить мне. Потом раздался нежный протяжный звук клаксона... Кто-то ищет меня! Я быстро отвернулась от поезда, и в тот же момент скатившееся и криво застрявшее на платформе бревно шаркнуло занозами по щеке!.. Ещё бы мгновение! Поезд, рявкнув, оборвался, и я упала на рельсы. Потом, обтерев снегом саднящую царапину на щеке, я встала на колени, пытаясь понять, что же так светит? Слегка придавливая свет ладошкой, я наконец разглядела две фары. Потом из света вышел ко мне молодой красавец в белом костюме и с чёрными, словно бы влажными, локонами до плеч.