Он подошёл ко мне, осторожно поднял. Глаза его были как васильки. Мы стали смотреть друг в друга, и оба почувствовали, что тонем!
Наконец-то мы встретились! — проговорил он.
Сладкий паровоз
— Извините, у вас щека расцарапана! — он указал тонкой белой рукой.
Я только кивнула, от волнения ещё не в силах ничего сказать. Он распахнул дверь своего чероки — тяжелого бронированного домика на колесах, — потом с мелодичным звоном открылась бархатная синяя дверца в сиденье, и там в волшебной шкатулке сверкали граненые бутылочки, сияли разноцветные вина и сидел крохотный Дед Мороз — всё как и положено в волшебную новогоднюю ночь. Кругом была тьма — и только светилась эта волшебная дверца.
Он выбрал плоскую тёмную бутылочку, поднёс к моему лицу.
— Зажмурьтесь!
Едкая душистая пыль прилетела на рану.
— С-с-с! — сладострастно зажмурилась я. — «Мияки и сыновья»?
— Вас не обманешь... Зато теперь не будет гангрены! — улыбнулся он. — Если не возражаете, — он сделал приглашающий жест.
Я села в бархатное полутёмное, освещённое лишь шкалой управления нутро машины — и наконец-то расслабилась! Натекало блаженство.
— Я, собственно, к вам официально... как к самому умному человеку «Балтиктура»! — улыбнулся он.
— Но не работать же в новогоднюю ночь! — сладострастно проговорила я.
— Безусловно! — я почувствовала на щеке его горячее дыхание, и мы куда-то полетели.
Когда я открыла глаза, мы плавно катились по снежной тропинке среди высоких елей, дающих от луны длинные зелёные тени.
— А мы сможем отсюда выбраться? — встревожилась я.
— Ни-ко-гда! — произнёс он.
Мы забуксовали на краю полянки с высоким искрящимся снегом. Посередине её стояла одинокая ель, упирающаяся прямо в луну.
— Меня зовут Аггей! — повернувшись, отрекомендовался он.
— Аггей? — слегка удивилась я.
— Прихоть родителей! — добродушно улыбнулся он.
Он включил все четыре мощные фары — сине-красно-зеленые снежинки засверкали ярче игрушек!
А ещё говорят, что богатые люди скучные и скупые! В своих ботинках тончайшей итальянской кожи, больше похожих на перчатки, он подбежал к ёлке, поставил на ветку Деда Мороза, потом вместо гирлянды забросил шерстяной клетчатый шарф, а ещё выше — серую кепку, оставшись на трескучем морозе в одном лишь костюме. Потом он вернулся, утопая в снегу, вытащил из волшебного ларца бутылку шампанского и через плечо, не оглядываясь, шнырнул её охлаждаться в пушистый искрящийся снег.
Я вспомнила, как мы с Алексом шли однажды из магазина, перебрасываясь бутылкой конька, потом она выскользнула из его руки и разбилась о камень, я возмущённо ушла, а он гнался за мной на коленях. «Жадность — последний оплот моей души!» — признался тогда он.
Слава богу, какое счастье, что все это позади!
Аггей поставил кассету, и «Хэппи нью и-и-ир, хэппи нью и-ир!» разнеслось по лесу.
Мы запрыгали с ним, взявшись за руки, потом свалились, слились — сначала губами...
«Как дева русская свежа в пыли снегов!»
Потом мы захлопнулись в салоне, счастливо дрожа, включили печку и скоро сделалось так жарко, что пришлось раздеться... После этого мы долго, смеясь, искали в сверкающем снегу бутылку, но не нашли.
— Пусть это будет подарок — от нас!
— Гонорар Богу — За нашу встречу, — согласился он.
— ...А я-то ждала бандита! — лёжа в его объятиях, промурлыкала я.
— Увы, — я всего лишь адвокат... Иногда выполняющий щекотливые поручения! — улыбнулся он.
Давно я так сладко не спала — адвокат крепко меня укачал. Проснулась в комнате, ярко освещённой жёлтым солнцем, от звонка.
Я открыла дверь, и легко, весело вошёл весёлый свежевыбритый добродушный Алекс, словно все кошмары остались где-то там. Я смотрела на него с удивлением и восхищением: может, действительно начинается новый год — и новая жизнь?
Ну откуда взялся этот бутончик? Где тот хрипящий в злобных конвульсиях старик? Передо мной пружинисто расхаживал весёлый умный, совсем молодой ещё тип! Ну это просто какой-то Железный Феникс — откуда всё снова взялось? Не иначе как с неба, что, несмотря на все недостатки и неадекватное поведение, любит его. Я вдруг почувствовала, что порвать с ним — значит отключиться от канала благодати, которая откуда-то льется в него.
Вдруг схватил с ковра папашину инкрустированную балалайку, сел на ковре по-турецки и зачастил: «Жил да бы-ыл старик на башни-и-и — долгий виртуозный проигрыш, — так и у-умер... не ебамши!» — трель оборвалась.