Потом, правда, прислал цветы... Настроение было сладко-элегическое, как в гробу.
Алекс присел на пуфик, долго грел мою руку в своих, видимо надеясь оживить «мертвую панночку», потом вдруг проникновенно произнёс, прокашлявшись:
— Ты... мне нужна!
Господи! Помоги запомнить это мгновение, которого я так долго и страстно ждала! Эти косые и рябые параллелепипеды солнца на окровавленных обоях, и моё бледное, искуроченное лицо в зеркале, ещё не верящее в счастье.
— У меня умерла жена!
— ...А-а.
Вот, значит, для какого дела!
— Ну и... последние десять лет я вёл себя с ней... не совсем корректно. А там будут её родственники... к тому же восточные люди, которые относятся к этому абсолютно зверски... мне не хотелось бы слишком контактировать с ними. Понимаешь?..
— Что ж тут не понять?
— Деньги в сейфе можешь взять.
— Спасибо, — я стала подниматься с одра, которое слишком преждевременно сочла смертным. Моя очередь, видать, не пришла. А похоронить его жену — святое дело!
Три дня я металась между моргом, конторами, магазином, трестом «услуг» и только уже на кладбище, в минуту прощания, разглядела покойницу. Ну что ж, вполне красивая восточная женщина, даже не надо добавлять «для своих лет». Шемаханская царица — из-за чего только тот царь Додон её оставил? Кстати, это она не замечала, что другие чинят ему рубашки? Что-то на неё не похоже!
При этом, чего не скроешь даже сейчас, довольно холёная, явно прожившая благополучную жизнь. Прости, Господи!.. Он обеспечивал? Вряд ли я в соответствующий момент буду выглядеть так же — уже сейчас со следами побоев выгляжу хуже неё.
Я поглядела на выброшенный на снег бруствер земли, снизу бурый, сверху ярко-жёлтой.
— Ну? — я поймала вопросительный взгляд главного землекопа.
Но Алекс, неподвижно застывший, не подавал сигнала, словно на что-то надеясь. Кстати, никаких зверских родственников, которыми он пугал меня, но главным образом себя, не оказалось вовсе — мы присутствовали здесь всего вдвоём, не считая рабочих.
Алекс был безумно вальяжен, очки блестели, скорбные складки пролегли по углам рта. И сказать ему «чего ждём» было просто-таки страшно!
Я подошла к нему, взяла под руку (благо, рабочие смотрели на нас абсолютно равнодушно):
— Ну... теперь, когда ты так космически одинок... может быть... мы поживём вместе?
Алекс молчал, вглядываясь в неведомую запредельность. Это был один из самых волнующих и, надо признать, самых длинных волнующих моментов моей жизни.
Вдруг Алекс улыбнулся счастливой улыбкой.
Сошёл с ума?
— Почему я одинок? Я не одинок! — проговорил он, сияя куда-то вдаль.
Я обернулась и поняла, что с ума схожу я!
К могиле медленно подъехал столь мне знакомый «Супергранд Чероки», и из него медленно вылез красавец Аггей, в безукоризненно чёрном костюме, чёрном галстуке, ну и в чёрных, естественно, ботинках. Я считала всегда, что так легко меня в обморок не повалишь, но тут почуяла, что ног нет и я лечу по воздуху в сторону сырой могильной дыры.
Чья-то рука схватила меня. Оказавшийся наиболее сердобольным из всех пожилой рабочий крепко взял меня рукой, другой вытащил из кармашка бутылочку нашатыря и едким щиплющим запахом прочистил мне мозги.
Сын! Аггей — его сын! А красивая восточная женщина, лежащая на возвышении, — его мать!
Господи, да и как складненько-то все у них!
Кругом, и даже в стане противника, у них все свои!
Только что я-то во всём этом делаю?
Алекс и Аггей обнялись, разрыдались и расцеловались, не повернув головы, естественно, ко мне... Да и кто я такая, чтобы меня целовать? Вряд ли мой труп их так расстроит.
В центре живописной группы, достойной кисти художника-передвижника, в чёрном клеенчатом военно-морском плаще стоял Александр Паншин — Каренин, Вронский и паровоз в одном лице!
Он же — Железный Феникс! Рядом сын-паровоз.
Замелькали лопаты.
Потом мы медленно ехали по дорожке. Чуть в отдалении от нас так же медленно в траурном эскорте ехал в своём «Супергранд Чероки» его красавец сынок.
— Кстати, — вдруг абсолютно спокойно проговорил Алекс. — Что у нас с ярмаркой?
— С ярмаркой?.. — повторила я безвольно. Казалось, из нас двоих я должна быть более спокойной. Ан нет, — он.
— С ярмаркой? — снова повторила я.
— Да, с ярмаркой, с ярмаркой! — тут он даже слегка распсиховался. — Ты ж ездила! Что, вообще уже?!.
Тут, честно говоря, можно вообще и «уже»!
— А, с ярмаркой... всё нормально, — наконец-то выговорила я.