Да. С поколениями у нас, похоже, полный завал.
— ...Но хоть что-то ты испытываешь ко мне? — совсем уже жалким голосом пролепетал он.
Я обняла его... О! Оказывается и здесь можно жить не хуже, чем в Казахстане!
...Я летела по Елисейским Полям, и вдруг ко мне донёсся крик, который любую женщину свалит с ног!
— Мама! — кричал звонкий мальчишеский голос.
Устояв на ногах, я повернулась. Триумфальная арка нагнулась ко мне и, по-моему, явственно падала на всех этих весёлых людей, сидящих за столиками под набухшими каштанами...
Из такси, улыбаясь, выкарабкивались и бежали ко мне красивые загорелые мальчик и мужчина — мой сын Артур и его папа Аркадий! Хорошо, что они схватили меня и стали целовать, — иначе бы я упала.
— Давно ты здесь? — поинтересовался Аркадий, впрочем, вполне обыденным тоном. Для него, ясно, не было ничего необычного в том, что я оказалась в Париже, как и он.
Я ошалело разглядывала их. Аркадий в бурных событиях последних лет вылетел на самый верх и теперь делил имущество страны на не совсем равные части, но при этом выглядел беззаботно и даже помолодел.
— Ты, я гляжу, процветаешь! — проговорила я.
— А ты зато выглядишь как заезженная цирковая лошадь! Совсем, видно, тут съе... — он удержался при мальчике.
— Мама, ты тут с тётей Эльзой? — почему-то жадно спросил Артур. Да, только в закрытых хоровых училищах может существовать такая наивность... ну и не будем её нарушать!
Я вспомнила тот далёкий день, нашу избушку, мужа тети Эльзы... Прошла, кажется, целая эпоха... А на самом деле — совсем чуть-чуть! Но сколько, оказывается, можно напихать в короткое время, как в лопнувший шарик — растянется, и всё вместит!
— Да... конечно... с тетей Эльзой! — я радостно обняла их обоих. — Ну, как тебе нравится Париж? — повернулась я к Артуру.
— Нормальный город! — ответил он. Кажется, он родился счастливым... тьфу, тьфу!
— Это ж не я его — это он меня в Париж привёз! — сказал довольный Аркадий. — Я тут прихлебатель, можно сказать, так — организатор. Он же лауреат фестиваля «Голоса ангелов», всемирного! А ещё он у нас и дирижёр!
— Пока только пытаюсь, — скромно произнес Артур.
Бывает же в жизни счастье! Да ещё вовсе мной не заслуженное!
Я погладила ему волосы, посмотрела в глаза.
Помнит ли он, интересно, как я убегала с ним на руках по вспаханному полю в Венгрии, а за нами гнался Марксэн с ножом?.. Не помнит! И слава богу!
— Поехали! — он потащил меня к такси.
Мы поехали кругом Триумфальной арки — по площади Этуаль, мимо всех выходящих на неё улиц-лучей с высокими шикарными домами с чуть скошенными мансардами наверху.
— Эти твои... — Аркадий (при мальчике-то!) все же удержался от сальности, — хоть кормят тебя?
— А почему во множественном числе? — улыбнулась я.
— А в единственном? — Он пытливо глянул на меня. — Непохоже. Ну, так кормят или нет?
— Весьма относительно! — засмеялась я.
Я только что была у Николь, в офисе её компании «Франстур», которая нам с Алексом из Питера представлялась колоссом, а здесь оказалась весьма скромным на вид учреждением на скандальной, разгульной Пляс Пигаль, стиснутым между двумя сомнительными (хотя в чём тут, собственно, сомневаться?) заведениями. Главным украшением кабинетика шеф-менеджера (то есть Николь) был подвешенный кожаный мех в форме верблюдика, купленный в нашей поездке по Средней Азии, и косо приколотое фото: она с сидящими в пыли дехканами в ватных халатах.
После оживлённого, но короткого разговора о делах Николь воскликнула:
— Ну, нам, наверное, надо перекусить?
Я не возражала и по пути даже размечталась: я ведь шла по Парижу с настоящей миллионершей!
Раскатала губу!
Мы зашли в тесную арабскую забегаловку и среди гортанных воплей тёмных людей съели по тарелочке так называемого кус-куса: каши из кукурузной муки с подливкой типа тушенки.
— Обожаю кус-кус! — воскликнула Николь, подлизывая тарелку. — Ведь ты же знаешь, я выросла в Алжире!
Пришлось признаться, что этого я не знала.
А Максим — уже говорила — не кормил, мстил, видимо, за то, что мы в глухой степи не предъявили ему андерграунд. Наши туристские дела он все забросил ввиду более важных занятий: сидит в своей газетке и режет правду, которая явно никому не нужна, судя по отсутствию спроса на его орган.