Обнял он меня:
— Ну, прощай!
И я ушел.
И Регина, кстати, тоже вскоре исчезла: уехала с Дзыней, ну и с оркестром, понятно, на зарубежные гастроли по маршруту Рим — Нью-Йорк — Токио. Перед отъездом, правда, все спрашивала:
— Может, не ехать мне, а? Может, придумать что-то, остаться?
— Да ты что? — я ей прямо сказал. — Такой шанс упустишь — всю жизнь себе потом не простишь!
В общем-то, если честно говорить, все у нас кончилось с ней. Меньше двух месяцев продолжалось, но, в общем-то, все необходимые этапы были. Просто от прежней жизни, похожей на производственный роман средней руки, с массой ненужных осложнений, искусственных трудностей, побочных линий, пришел я, постепенно совершенствуясь, к жизни виртуозной и лаконичной, как японская танка:
Все!
Уехала Регина, и я совсем уже с развязанными руками остался.
Ну ты даешь, Евлампий!
Что же, думаю, мне теперь такое сотворить, чтоб небу было жарко и мне тоже? И тут гигантская мысль мне пришла: песню сделать из стиха, который я Регине посвятил!
Вскочил я в полном уже восторге — бежать, с Дзыней и с композитором делиться, — но вспомнил тут: ведь нет уже их, сам же сократил этих орлят, как малопродуктивных!
Снял балалайку со стены и песню написал. Назвал «Утро».
Немножко, конечно, совесть меня мучила, что из стихов, посвященных ей, песню сделал. Тем более — для «Романтиков»!
Крепко ругаться с ними пришлось. Видимо, общее правило «Из песни слова не выкинешь» не распространялось на них. Не понимают — не только слово — букву, и ту нельзя выкидывать! Одно дело, «когда я на почте служил ямщиком», другое — «когда я на почте служил ящиком»!
Порвал я с «Романтиками» — мелкая сошка. А эту песню мою, «Утро», на стадионе на празднике песни хор исполнял. Четыре тысячи мужских голосов:
Да-а... Немножко не тот получился подтекст. Ну, ничего! Зато слава!
Даже уже поклонницы появились. Особенно одна. Пищит:
— А я вас осенью еще видела, вы в такой замечательной шубе были!
А сейчас что, разве я бедно одет?
Выкинул наконец свой пахучий портфель, вернее, на скамейке оставил, с запиской. Купил себе элегантный «атташе-кейс». При моих заработках, кажется, могу себе это позволить? А почему, собственно, должен я плохо жить? Можно сказать, одной ногой Гоголь!
С машиной, правда, гигантское количество оказалось хлопот: ремонт, запчасти, постройка гаража!
Еду я однажды в тяжелом раздумье, вдруг вижу — старый друг мой Слава бредет. Усадил я в машину его, расспросил. Оказалось, в связи с разводом лишился он любимой своей машины. Остался только гараж, но гараж хороший.
«Колоссально! — вдруг мысль мне пришла, острая, как бритва. — Поставлю мою машину в его гараж, пусть возится с ней: он это любит».
Загнали машину к нему в гараж, потом в квартиру к нему поднялись. Он порывался все рассказать, как и почему с женой развелся, а я успокоиться все не мог — от радости прыгал.
Замечательно придумал я! С машиною Славка теперь мучается, с бывшей женой-дурой — Леха, с композитором... не знаю кто! А я — абсолютно свободен. Какой-то я виртуоз!
Тексты за меня — нашел — один молоденький паренек стал писать. Врывается однажды сияющий, вдохновенный:
— Скажите, а обязательно в трех экземплярах надо печатать?
— Обычно, — говорю, — и одного экземпляра бывает много.
Потом даже выступление мое состоялось по телевизору.
В середине трансляции этой — по записи — выскочил я на нервной почве в магазин. Вижу вдруг в винном отделе двух дружков:
— О! — увидели меня, обомлели. — А мы тебя по телевизору смотрим!
— Вижу я, как вы меня смотрите!
Подвал наш с Региной отделал к возвращению ее. При моих заработках, кажется, могу я себе это позволить?
Бархатный диван. Стереомузыка. Бар с подсветкой. Неплохо!
Правда, в подвале этом раньше водопроводчики собирались, и довольно трудно оказалось им объяснить, почему им больше не стоит сюда приходить. Наоборот, привыкать стали к хорошей музыке, тонким винам. Приходишь — то один, то другой, с набриолиненным зачесом, с сигарой в зубах, сидит в шемаханском моем халате за бутылочкой «Шерри».
По Регине, честно говоря, я скучал. Но и боялся ее приезда. Много дровишек я наломал — с ее особенно точки зрения.
Конечно, ужасным ей покажется, что я из стихотворения, посвященного ей, песню сделал для хора!