Макс звонил ночью буквально накануне свадьбы и умолял «этого не делать»!
— Но я же обещала тебе, что «бандитов возьму на себя»! — грубо сказала я и повесила трубку.
Были все знаменитости, а знамениты сейчас те, кто рекламирует разные лекарства: Мария Панадол, Сеня Альказальцер, но наш роскошный жених был мрачен: что-то не нравилось ему во всём этом!
Я глядела в угол стола на уже упившегося в дупель хохочущего папу Паншина, уже фактически стоящего одной ногой в могиле, и думала, им любуясь: хоть бы капельку своей жизнерадостности оставил своим детям! Ведь в гроб всё заберешь! «Всё себе, себе!» — как говаривал он сам, стуча радостно по голове...
Сверху с хоров грянул вальс, и великолепный Паншин-старший уронил голову перед робкой невестой.
— Даже и не знаю, кого ждать, — величественно-небрежно вальсируя, проговорил он. — Внучка?.. Али сына?
— Сейчас как дам в лоб! — пообещала я.
Как и положено в наших краях, я внесла красавца-жениха в спальню на руках и тяжело сбросила его на спружинившую тахту. В последний момент он набрал всё-таки своё!.. А что ему остается, бедолаге?
Страшной непрерывной международной трелью завопил телефон.
— Не давай ему, слышишь?!
И этот супруг в драбадан!
— Договорились.
— А то я... скажу ему о нас!.. А если тебе мало — скажу... о вас!
О вас, о нас... запутаешься в этих местах имения!
Я набурила пышную ванну и погрузилась в неё.
Я уже тонула в сладком блаженстве, погружалась полностью — и тут меня буквально выдернули оглушительные выстрелы, звон стекла.
Вся в белом, пышном, как Дед Мороз, я вбежала в комнату. Жених, выхватив пистолет из подвенечного своего платья, палил в окно, а в окне, разорванный пулями, плясал Топотун на ниточках, улыбаясь, и ничего не делалось ему!
Я выхватила у Аггея пушку. После, насладившись тишиною, сполз на балкон с крыши по трубе и сам папа-кукловод, весьма довольный своей шуткой, как и всегда.
И тут без него не обошлось!
— Мне хотелось, чтоб хоть что-нибудь вам запомнилось!
— Знаешь, батя... за такие шутки! — прохрипел Аггей.
Неужели и это не понравилось ему?
«Что ж тогда вообще ему нравится»? — как правильно восклицал его батя... впрочем, кажется, — про другого.
— Хотел, чтобы вам что-то запомнилось, — вздохнул он. — Ну как вы? — Алекс жадно ловил наши глаза.
Хотелось бы чем-то порадовать его...
Примерно с сотого лишь удара — ну и брачная ночка! — Аггей высадил дверь уборной.
Алекс сидел на унитазе, уронив голову на колени. Сердце его не выдержало этого счастья.
...Я говорю обо всём с насмешкой, потому как иначе сойдёшь с ума. Вернувшись из больницы (дождавшись в приемной его диагноза — обширный инфаркт), я напилась (не обращая внимания на Аггея, да и он меня как-то не замечал) и провела остаток ночи, лаская унитаз, вспоминая далекое счастливое плавание.
— Вот! Пусть опять висит! Дыры (от пуль) заштопала! — я повесила перед страдальцем Топотуна.
Паншин пошевелил потным лбом, изображая благодарность.
— Опять тут посетители! — зашамкала нянечка. — Больной тяжёлый — только близкие!.. Жена запретила кого попало пускать!
— Жена? — меня качнуло, я ухватилась за трубочки, льющие ему в нос последнюю надежду, но, к счастью, не выдернула их. — ...Но я же похоронила её вот этими руками!?
— Вот — и как раз она идёт! — мстительно проговорила нянечка.
Приближались тяжёлые шаги! Скрипнула дверь... и вошла обычная женщина... скорее европейского типа, в отличие от покойницы — измождённая блондинка.
— Здравствуйте, — заговорила она с каким-то балтийским акцентом, — Меня зовут Эльза.
Вот мы и встретились, Эльза... глиняная голова!
— Последние годы, к сошалению, меня мало пыло с ним... но теперь я ош-шень постараюсь, чтобы меня было много!
Я посмотрела на нее...
Когда уж — «теперь»-то?
Выходя, я в последний раз обернулась и увидела глаз Саши, вытаращенный, но гордый: «Ты уж думала, что я покойник, а я ещё вон какое учудил!»
И это ещё не всё, что он учудил!
Собираясь на похороны, я сначала хотела одеться во всё чёрное, но потом, усмехнувшись, решила надеть лишь чёрную юбку: он бы оценил — именно нижняя часть тела в особенном горе. Он бы ухмыльнулся: «Ты как всегда!» Не уверена, что он сможет это сделать, но возможности повеселиться напоследок его не стоит лишать!
Я спустилась по лестнице, автоматически сунула ручку в ящик — теперь-то зачем? — и неожиданно вытащила оттуда его «завещание»: «...а тот мой китель, который, помнишь, ты окровянила, снеси в химчистку и дай потом поносить младшему, а если не получится, — старшему, а если не получится — продай и раздай им денег...»