И я, радостно улыбаясь, бодро отвечал на бесчисленные его вопросы: расслабляться ни в коем случае нельзя! Может, когда-нибудь, лет через пятнадцать, можно будет расслабиться, но навряд ли.
— Сейчас пойдем в лес! — безапелляционно проговорил мальчик.
— Знаешь... я сейчас занят, — пробормотал я.
— Пойдем, пойдем, — по-хозяйски проговорил он. — Зачем же вы на дачу приехали, если лесом не интересуетесь?
Подловил! — подумал я. Сердце бешено заколотилось.
— Ты прав! — улыбнулся я. — Надо идти!
Я стал натягивать ботинки — шнурки не влезали в дырки.
— Сейчас! Я быстро! — так и не зашнуровав, я бросился догонять мальчика, который, даже не оглядываясь, уходил в кусты.
У кустов я оглянулся — во всех почти окнах маячили лица.
— В лес пошел! В лес зачем-то пошел! — очевидно, передавалось из уст в уста.
В городе я жил хоть и неказисто, но хотя бы анонимно — никто не знал, куда я иду, — а тут каждый твой шаг на виду!
Мы быстро углублялись в лес. Дорога, видимо, была когда-то очень красивой, но сейчас была вся перекорежена транспортом, в глубоких ямах с темной водой дергались как по команде стаи головастиков.
Прогулка не доставляла ни малейшего удовольствия (но об этом, как говорится, и речи нет), я даже забыл, когда в последний раз я делал что-либо, доставляющее удовольствие!
— А еду вы убрали или нет? — вдруг, останавливаясь, спросил мальчик.
— Какую еду? — я тоже остановился.
— Ну — со стола, со стола! — дважды, как слабоумному, повторил мальчик.
— А надо было убрать?
— Ну разумеется! — воскликнул он.
— А что, украдет кто-нибудь? — улыбнулся я. — Кошки?
— Не кошки. Крысы, — серьезно проговорил он.
— Крысы?
Мальчик хмуро кивнул:
— Обнаглели до предела. Вечера сотня, наверное, крыс, сросшихся хвостами, в вашей комнате кружилась.
— Сросшихся?!
Мальчик кивнул.
Возле розовой сосны, освещенной солнцем, дрожало полуневидимое облачко с радужным отливом.
— Дикие пчелы, — пояснил мальчик. — Не делайте резких движений, а то закусают!
С приклеенной к устам улыбкой я медленно прошел под облаком... Надо же! Дикие пчелы! Как интересно! На краю солнечной лужайки мальчик остановился:
— Все! Дальше не пойдем!
— Ну почему же?
— Там змеевник.
— Что?
— Змеевник. Клубки змей.
— А.
Картина сельского рая понемногу затуманилась завесой ужаса.
— Неинтересно с вами гулять! — вдруг резко проговорил мальчик и, повернувшись, зашагал по дороге.
С безразличным видом я еще пошатался по лесу. В чахлых кустах я увидел ржавую свалку, кинул туда жадный взгляд: много вещей, необходимых на даче! Но взять что-либо не решился: что скажут, если я появлюсь с вещами со свалки?
Мальчик стоял у ограды, нюхая сирень. На меня он не смотрел, но чувствовалось, что он ищет примирения.
— Когда стемнеет, наломай, пожалуйста, сирени и принеси мне! — не повторяя приказания дважды, я резко повернулся и твердым шагом взошел на крыльцо.
Я слегка отдохнул от напряжения, потом вышел, направился к женщине в войлочной шляпе, склонившейся над грядкой.
— Бог в помощь! — развязно выкрикнул я.
Женщина разогнулась, досадливо посмотрела на меня, подняла руку с запачканными землей пальцами, утерлась тыльной стороной.
— Будете копать огород? — поинтересовалась она.
— Да надо бы! — заговорил я. — Как-никак оба родители агрономы, всю жизнь свою копались в земле! (Уже и родителей зачем-то приплел!)
Женщина молча смотрела на меня.
— Ну до чего же прелестно у вас! — не сдержавшись, я сорвался и зачастил. — Ну просто какой-то японский садик!
— Фальшиво! — вдруг четко проговорил внезапно очутившийся рядом мальчик. — Очень фальшиво! Закидать вас тухлыми яйцами и гнилыми помидорами!
Не поворачиваясь к нему, я продолжал с лучезарной улыбкой глядеть на женщину.
— Торфу бы надо достать, — устало проговорила она.
— Можно! — небрежно сказал я. — Сколько надо? Мешок?
— Мешок? — удивленно повторила женщина и, отвернувшись, продолжила работу.
Так! И тут провал!
С достоинством я поднялся в комнату, но, заперев дверь, сразу же рухнул на кровать — ну и ложе, все пружины торчат, то и дело скатываешься, как по горному склону, не лежанка, а какой-то спортивный снаряд!
Раздался грозный стук — в дверях стояла разгневанная огородница, держа за руку раскрасневшегося мальчонку.