«Приспичило тебе, Мироша, не вовремя, скрипи теперь дверями. Надо смазать утром. Днём, вроде, тихо открываются, а ночью – как ножом по кастрюле».
Выпустив бедное животное, заглянул в комнату – сын и жена спали. Волосы наполовину закрыли Татьяне лицо. Захотелось подойти и поцеловать её.
«Разбудишь, только хуже будет!» – подумал я.
Поскрипев пружинами, опять улёгся, укутавшись в одеяло.
«Прохладно! Вот бы глянуть, сколько градусов».
Не спалось.
«Ночь уходила, унося своё покрывало и постепенно обнажая розовое тело зари», – написали бы поэты–романтики.
Настроение стало лирическим: «Я блуждал в игрушечной чаще и открыл лазоревый грот… Неужели я настоящий. И действительно смерть придёт? – от жалости к себе, такому любимому, скрипнул зубами в унисон с пружинами дивана. – Лежу тут один, никому не нужен». Выступили слёзы. Вытер их пододеяльником.
«Да видно, не до конца протрезвел. Эх и дурак! Спасибо, никто не видел и никогда не узнает. Надо встать, зарядку сделать, пробежать пару километров – и как огурчик стану… малосольный».
— Наш Дениска был голодный – проглотил утюг холодный! – бодро сообщил я, набегавшись и сбросив похмелье.
Сердце гулко стучало, разнося кровь по организму и очищая его от алкоголя, так, по крайней мере, определял своё состояние.
— Мамка–а-а, а че–е-г–о-о он… – заканючил сын.
— Отойди от ребёнка, дай поесть спокойно! – недовольно глядя на меня, произнесла жена.
— Шуток не понимаете!..
— Особенно вчерашних! – похватила Татьяна.
— А чё вчера? – умываясь, невинно поинтересовался у неё.
От такой наглости она опешила. Но не надолго. Выслушав ответ и узнав мнение жены о себе, вытер лицо и полез на диван поглядеть градусник.
— Завтракать будешь? – немного успокоилась она. – Всегда перед выходными номер откалываешь.
— Ты тоже хороша! – осмелел я. – Всё тело после того дивана ломит. Я на тебе женился или на коте?
— Знай! Как пьяный придёшь, всегда так будет.
— Давай Дениску в кино на утренний сеанс сводим? – в качестве подхалимажа предложил я.
— Давайте меня сводим! – обрадовался сын, подбегая ко мне.
— А куда пойдём? – окончательно успокоившись, подкрашивала перед зеркалом губы Татьяна.
— В «Пионер». Там всегда детские фильмы показывают.
Мир в семье был восстановлен!
Прохладный воздух приятно бодрил похмельный организм своей чистотой и свежестью. Людей на улице было ещё не много. С деловым видом спешили на рынок женщины, а у винного магазина – в субботу его открывали раньше – сбивались в стаи небритые личности с горячечными глазами.
— Глядеть противно! – нахмурилась жена.
— Болеют люди, – заступился я.
— Смотри, в их рядах не окажись, дожалеешься…
— Будь спокойна, меру знаем.
Дома, попив чаю, улёгся с книгой на диван, который радостно начал сверлить мои бока пружинами, поскрипывая от удовольствия. Несмотря на пытку, назло ему, заснул.
«Да–а, пьянка до добра не доводит, – критиковал себя после сна. – Пойти дровишки, что ли, поколоть и прогуляться немного?»
Одевшись, прошлёпал по доскам. Решил стрельнуть сигаретку – страшно захотелось курить. Соседей у дворов не наблюдалось, поэтому решил подняться наверх, поближе к цивилизации.
Неизвестно откуда набежал дождь – тонкий, густой и пахучий. Громко клацая когтями по асфальту и целеустремлённо глядя на два металлических помойных ящика, протрусила чёр–ная собака, уже порядочно успевшая вымокнуть. Остро пахнуло псиной.
Стрельнув сигарету у припозднившегося соседа, блаженно затянулся, разглядывая сверкавший огнями за пеленой дождя город, примеривая увиденное к своему деревянному курятнику, под которым подразумевал овраг. Последний раз затянувшись, подошёл к краю и бросил вниз окурок. Не успев долететь до земли, он погас, захлёстнутый дождём. Внизу тесно лепились домишки.
Строиться здесь стали ещё до войны – от центра недалеко и будто в родной деревне живёшь. По склону оврага торчали деревья с пожухлыми листьями. Здесь, наверху, резко пахло дымом – в домах дымили трубы. Вечер ещё только наступил. За моей спиной жил своей жизнью город, был слышен рокот машин и звонки трамваев. На стеклянном корпусе банка, плоскую крышу которого мне было видно, неоновая реклама призывала летать только на самолётах Аэрофлота – будто у нас были ещё и конкурирующие фирмы.
А внизу повисла тишина – двери на запор, лишь перелаивались собаки, да иногда душераздирающе орали коты – для них‑то здесь раздолье.