У Наталии были свои заботы. На первое время их поселили в гостинице. Сидеть без дела она не могла. А тут – на всём готовом. Стала подыскивать подходящую работу. Как-то, придя, как всегда поздно, Николай Михайлович застал её не в себе.
- Что случилось?
- Рассказать тебе, ты не поверишь. Надумала стать учительницей русского языка и литературы. Пришла в школу. В длинном коридоре портреты. У портрета Блюхера столпились пионеры. И карандашами в глаза ему: «Самурайский шпион. Вот так тебе! Вот так, вражина!». Представляешь, местные Павки Морозовы. Такой патриотизм воспитывает школа… на Блюхере. Да о нём все страна знает. После Хасанских событий все газеты о нём писали. Страна гордилась. И вдруг – вражина! Что это?! Скажи на милость. Смогу ли я, воспитанная на Пушкине, Блоке, Есенине воспитывать таких. С меня же спросят…
Что он мог сказать? У самого такие же вопросы возникали, вызывая смуту в душе. Поражало, что Штерн, бывший у Блюхера во время Хасанских событий начальником штаба, а после его разоблачения, назначенный на его место, вёл себя, как ни в чём не бывало. Никакого намека насчёт Блюхера, как будто видного маршала, награждённого орденом «Красного Знамени» №1 и многими другими боевыми наградами, героя Волочаевкой битвы – «Дальневосточного Перекопа», как её называли, и Хасана не существовало. Да и Кузнецов, который был обязан прославленному маршалу, хорошо знающему все политические и военные сложности приграничного района, чтобы самому, как и он, справиться с повышенной самостоятельностью, выпавшей на его долю далеко от Москвы, вёл себя также. Тут задумаешься, как держаться самому. Действительно, как предупредили его в ЦК, надо держать ухо востро, а язык за зубами. Николая Михайловича уже всё настораживало. Как-то увидел из окна крайкома, из которого бухта «Золотой Рог» была, как на ладони, подводную лодку. Она медленно выходила в океан.
- На виду всего города! - ахнул он. - А где же секретность?
При случае, сделал замечание Кузнецову, а тот лишь улыбнулся.
Успокоил жену, как мог, умалчивая о многом. Поговорить бы с ней по душам, как всегда, но не смог.
Она, вытирая слёзы, сказала:
- И с тебя спросят. Так и будем жить, не договаривая?
Вскоре она устроилась в издательство редактором. А он знакомился с производственной обстановкой. Начал с торгового порта. Сопровождал его начальник пароходства Александр Афанасьевич. Был он намного старше его. Впечатление «морского волка» не производил.
Моряком Николай Михайлович с мальчишеских лет представлял себе только человека, одетого в военную форму. То ли дело капитан первого ранга Кузнецов. Сразу произвёл впечатление. Весь в белом, с золотыми нашивками! В ботинках, как зеркала. Да и простой матрос: на нём бескозырка, тельняшка. У всех выправка. У Александра Афанасьевича тоже была какая-то своя выправка – гражданская. Но определявшая, что он относится к касте моряков торгового флота, которую узнают во всем мире не по одёжке, а потому, что он держит себя везде и всюду, как птица в полёте. И будь его фигура прикрыта на берегу макинтошем, канадкой или белой сорочкой, а голова вместо морской фуражки – шляпой или шерстяной шапочкой, каждый малаец или кто-то другой, увидевший его в первый раз в своей стране, обратится к нему, как к моряку и капитана выделит сразу. Тому и представляться не надо. Море, а не форма с регалиями, наложила на него свой отпечаток, который, конечно, увидит лишь тот, кто имеет намётанный глаз. А для этого надо жить в торговом порту.
Николай Михайлович пока его не имел. Из морского у начальника пароходства была лишь морская фуражка с большой эмблемой якоря на тулии и двойным золотистым переплетеньем над козырьком. Скромнее скромного. Да и фигура не отличалась от других своей начальственной дородностью. Была сухощавой.