- Можно нам в трюм? Там мы не помешаем.
- Давно пора! - с облегчением разрешил Николай Михайлович, - я бы на вашем месте уже был там. И чтобы статья была жизненная! А нам, товарищи, пора по местам. Не будем мешать.
- Наше посещение тоже чего-то стоит, - сказал начальник политотдела с уверенностью.
Начальник пароходства ничего не сказал. Да и сказать было нечего. Он, молча, согласился с остальными. Но поговорить о том, чему они были свидетелями, не мешало бы. А свидетелями они были той работы, которую выполнял и порт, и торговый флот, и железнодорожники – весь Владивосток в эти годы. Не было в его истории ещё перелопачено столько груза. И это было только начало. А мы в истории – закрытый город. В ней осталась военная слава – «Красный вымпел» да подводная лодка. Всё правильно. Но где непосильный гражданский труд торгового порта Владивосток, снабжавший фронт грузами по ленд-лизу? Где тому памятник? Государственной земли во Владивостоке, по словам местных чиновников, клочка не осталось. Нет места причалу, к которому был бы пришвартован «Либерти», где бы стояли: паровоз «Сталинец», кран и, конечно, портовик у грузовой сетки. Должно быть всё, что олицетворяло торговый порт Владивостока тех грозовых лет. Но ничего нет, что бы напоминало. Выходит, и не было. Ленд-лиз выпал из истории. А с ним и самоотверженный труд Владивостока.
«Поговорим после войны, сидя на лавочке», - подумал Александр Афанасьевич и почти угадал.
Сидят ветераны на месте воинской славы, и все они в погонах. А те, кто без погон, стоят с обнажёнными головами в тени великолепного моста под заходящим солнцем над бухтой Золотой Рог и перечисляют названия судов Дальневосточного пароходства выгравированных на чёрных плитах памятника торговым морякам огненных рейсов Ленд-лиза. Их – за два десятка. И покоятся они на грунте Тихого океана вдали друг от друга, а с ними и члены команды. Каждого помянуть, духу не хватает по старости лет. И чарку ветераны Дальневосточного пароходства поднимают одну, сразу за всех. Потом разговор ведут, поглядывая на мост:
- Вот жизнь пошла, а раньше… У меня чудачка жила неподалёку от садика «Италия» с танцевальной площадкой. Пока доберусь пешкодралом вокруг «Золотого Рога», чудачка моя уже с другим танцует. А сейчас раз – и там.
- Нашёл, что вспомнить. Где сейчас тот садик? Сейчас там какой-то театр. Говорят, там современные наши чудачки, в чём мать родила, выступают, как бурлески в Сан-Франциско. Узнал бы наш помпа, точно чокнулся бы. Хороший был парень. Понимал нас пацанов. Отдельной чарки заслуживает.
- Да, тогда мы понимали друг друга. А нынче, сытый голодному не товарищ, а господин.
- Что-что, а духовной сытости у нас теперь нет. Я, чтобы утолить её, смотрю телевизор, просматриваю газеты, а душа голодна как никогда. Что делать?
- В церковь иди.
- Легко сказать. Покаяться бы надо, да не знаю в чём.
- С помпой тебе надо бы посоветоваться, да и всем нам, сорокотам. Но где его взять теперь настоящего?..
И поднимали чарку теперь уже за своё прошлое, которое ещё теплилось в них.
Глава двенадцатая. Проверка.
Результат с разгрузкой превзошёл все ожидания. Порт как бы вошёл в ту колею, которую проложило Дальневосточное морское пароходство. Была получена телеграмма наркомата морского флота. В ней чёрным по белому написано: «Досрочная выгрузка судов говорит о высоком понимании своего долга перед Родиной коллективами Дальневосточного морского флота и порта...».
Но недолго почивали на лаврах. Весь порт, склады, пакгаузы, ближайшие проулки города завалили грузом. Не хватало вагонов. Было предложено заполучить от США вагоны и платформы в разобранном виде и собирать их во Владивостоке. Нарком Микоян Анастас Иванович дал добро. И всё бы наладилось потихоньку, но не успев увеличить вагонный парк, позвонил Анастас Иванович и приглушённо сказал:
- К вам едет ревизор!
- Шутите, товарищ нарком, - протянул озадачено Николай Михайлович.
- Это Гоголь шутит, а нам не до шуток, хотя и хотелось бы, - и повысил голос, чтобы каждое слово дошло от Москвы да самых окраин и не заглушилось бы расстоянием.