В тот день с утра во рту и маковой росинки не было. Мотались по Чугуевскому району, где шла уборка картофеля. Уже осень. Небо затянуто. Грозит снегом. Надо было смотреть да смотреть, все ли меры приняты для уборки. В деревнях – никого. Все на полях. Подъехали к очередному – одни женщины. Час обеденный. Сидят у костра, печёную картошку улепётывают. Пригласили:
- Садись с нами, секретарь! Давно мы мужиков не видели.
Ну что тут скажешь? Да и от пахучей картошки слюнки потекли.
Подсели с Петей, а им картошку прямо из углей достали. Разломишь подгоревшую корочку, и всё забудешь. Обжигаешься, а всё хочешь. Ел бы да ел.
- Наша картошка разваристая. Самая вкусная! Не беспокойся, товарищ секретарь, ни одного клубня в поле не оставим. Скажи нам как на фронте? Как в Ленинграде?.. Туда бы нашей картошечки, - говорили колхозницы.
У Николая Михайловича спазмом горло сжало. Обнять бы их всех или встать на колени. Едва сдержался. А Пётр нет. Глаза его налились слезами. Оба они знали, сколько на трудодень выпадало колхозникам картошки. Порой и до новой не дотягивали. Весной, в оттаявшей земле собирали подгнившую, и пекли на воде лепёшки.
На заседании стоило ему заговорить о китовом мясе, с мест послышались выкрики:
- Оно жёсткое!
- Вонючее. Кто его есть будет?
- А вы пробовали? - спросил он.
- Мы что, чукчи? Им и юкола в охотку.
А кто-то ещё и выкрикнул под общий смех:
- У каждого свой вкус, облизывая яйца, сказал индус.
Вопрос большинством не был принят. Обескураженный Николай Михайлович решил обратиться к специалистам. Но где их взять? Все китобои в путине. Подсказал секретарь партийной организации крабморзвертреста.
- Есть на примете такой. Бывший капитан-директор китобойной флотилии «Алеут» Виктор Иванович Дудник.
- Почему бывший?
- В 38-ом был обвинён во вредительстве, исключен из партии. В 41-ом году, после пересмотра дела, освобождён. Я поднимал вопрос, но без его просьбы, восстановить его в партии и на работе… Сами знаете, как у нас смотрят. Попробуй снять это пятно. А Виктор Иванович, между прочим, после освобождения отдал в фонд обороны всю свою премию, сбережённую женой.
- Где он сейчас?
- Проживает на Седанке вместе с женой. Ни с кем не общается. Обижен и горяч. Вряд ли он разговорится. А китобойный промысел знает, как свои пять пальцев. Честнейший человек. Я с ним работал, за него ручаюсь.
- Он мне и нужен, - сказал Николай Михайлович. - Завтра я к нему еду.
Появление ранним утром служебной «эмки» возле калитки своего дома, стоявшего на отшибе Седанки под крутой сопкой, не на шутку встревожило Виктора Ивановича. Рука его, только поднявшая стакан чая в мельхиоровом подстаканнике, дрогнула. Изменился в лице. Жена, посмотрев на него, в испуге прошептала:
- Мне показалось, опять «воронок»?..
- Но не воронок же! - одёрнул он её, тут же собравшись с духом.
Оба уже познали почём фунт лиха. Они работали вместе на китобойной базе «Алеут» с начала её сдачи в эксплуатацию с 1933 года до 1938 для них трагичного. Он – капитан-директором, она – бухгалтером.
В 1935 году после удачной путины и перевыполнения плана по выпуску продукции Виктора Ивановича по приказу управляющего треста «Дальзверопромом» Лузина премировали большой по тем временам суммой – в пять тысяч рублей. В августе 1936 года он был награждён орденом Трудового Красного Знамени. И вдруг китобойная слава Виктора Иванович рухнула в одночасье. Его арестовали в 1938 году. Её, после нескольких допросов, не добившись толку, отпустили без права работы на «Алеуте». Женщина, ожидая худшего, уединилась на Седанке в родовом доме мужа, который достался ему по наследству и которым они пользовались после долгих путин. Её выручал сад да огородик при доме. С соседями не общалась. Да и не стремились, зная, как могли отразиться на них дружеские отношения с такими отверженными «элементами», как она. Так и жила. Всё надеялась, что правда восторжествует, дойдёт до Сталина, и мужа освободят. Шли месяц за месяцем, а от него ни слуху, ни духу. Как в воду канул…