«Лицо, как у меня, - отметил с усмешкой Николай Михайлович. - Разве что носом».
Нос у Александра Афанасьевича действительно был замечателен. Торчал над тонкими губами, как бушприт у парусника. Казалось, что он позволял Александру Афанасьевичу держать себя с первым секретарем крайкома, как на прогулке с приятелем.
У входа в порт, в широком, но коротком проулке были: с одной стороны уютный скверик «Шахтёров» с железобетонной скульптурой шахтёра с отбойным молотком на плече, с другой – высокий дощатый забор, за которым возвышался цветной купол летнего цирка.
- Шапито! - сказал Александр Афанасьевич, значительно подняв большой палец.
Николая Михайлович больше заинтересовала скульптура. Как-то не вязалась она с портом, да и с Владивостоком тоже. Он и сказал об этом.
- Ан, нет! - тут же возразил Александр Афанасьевич. - Уголёк для пароходства, как хлеб насущный. Без него хода нет. Шахтёр для нас уголёк долбит своим тяжким трудом. И не прекращает. Поставили его тут, у порта для наглядности. Кочегары мимо не проходят. За плохой уголёк пошлют, куда следует. За хороший – чарку поднимут. Одну – выльют к ногам шахтёра, а то и другую. Уголёк связывает в один узел. Да и профессии – одни на море, другие под землей. Опасней лишь лётная.
Николай Михайлович понял, что начальник пароходства сел на своего морского конька. Судя по разговорчивости, его не переслушаешь. Да и охотно слушал бы на досуге морские байки. но сейчас ему не до них. Отбойный молоток не вызывал оптимизма.
В крае с углём было туго. Нуждались в нём не только пароходы, но и промышленные предприятия. Приходилось ввозить уголь со стороны. Хотя в местной земле, по расчётам геологов, лежали богатейшие пласты.
Вырвешь ли их допотопным отбойным молотком, до сих пор олицетворяющим добычу. А увеличить её было первой задачей. Не успел приехать, как на стол легла телеграмма, подписанная лично Сталиным: «Срочно ликвидировать прорыв в обеспечении флота углём. Не намерены больше терпеть…». Коротко и ясно. Товарищ Сталин не бросал слов на ветер. Он знал кому, как и что сказать. А молодому порученцу, тем более.
Тот из кожи вылезет, чтобы выполнить. Во-первых, верит, что так надо. Во-вторых, чувствует, чьё поручение выполняет. В-третьих, по молодости риска не боится.
Не зря подписал телеграмму сам Сталин. Дал понять на какой высоте теперь стоит Николай Михайлович.
Но ему от такой телеграммы стало не легче. Ещё не успел ознакомиться с делами, а сразу – быка за рога. Тут почешешь в затылке. Пришлось срочно побывать в Артёме. Директор ведущей шахты, потомственный горняк, работавший до приезда в Приморье в Донбассе, горячо бросил давно наболевшее:
- Есть у нас, что и говорить, антимеханизаторы. Привыкли по старинке рубить уголёк. С отбойным молотком да киркой меньше заботы. Я таких выгнал, куда подальше. У меня врубовые машины и тяжёлые, и лёгкие в деле. А в Сучане они на складах ржавеют. Сам видел.
- Шапито тоже достопримечательность, - продолжал разглагольствовать начальник пароходства. - В цирке борцы выступают, сам Поддубный бывал. И скверик там не хуже шахтёрского. Моряки прозвали его «Фиалки». Любимое место для встреч и расставаний…
- У вас есть простои кораблей из-за нехватки угля? - перебил его Николай Михайлович, надеясь услышать утешительное, по отношению к грозной телеграмме. Но услышал ещё более реалистическое.
- Насчёт кораблей не знаю, надо у вояк спросить. А пароходы простаивают, что уж греха таить. Да и уголёк наш желает лучшего. Порой земли больше, чем добротного угля. Для кочегаров – адовая работа. Штивают и штивают в поте лица, а пара на марке нет. Механик тобой недоволен. По себе знаю, начинал кочегаром ещё в Добровольном флоте.
Николай Михайлович посмотрел на него внимательнее.
- Уголь вы перевозите куда-нибудь ещё?
- Только по малому каботажу…
- Как это?
- Малый каботаж – это рейсы вдоль нашего побережья. Сейчас они увеличились. Уголь нужен для предприятий, возникающих, как грибы, вплоть до Советской гавани.