За год до ареста Виктора Ивановича был арестован Лузин. Ему, как управляющему предъявили обвинение, что он создал в рыбной промышленности шпионскую и диверсионную организацию. Будучи связан с японской разведкой, систематически передавал материалы о работе рыбной промышленности края, и даже создавал условия для отторжения Дальнего Востока от Советского союза и поражение СССР в грядущей войне с Японией.
Арест его ошеломил Виктора Ивановича. Лузин был организатором и китобойного, и зверобойного промыслов на Дальнем Востоке. Под его руководством «Дальзверопром» успешно развивался и приносил стране немалую прибыль. За трудовые успехи его, как и Виктора Ивановича, только по указанию Микояна премировал Лузина – трёхмесячным окладом. А вскоре перевели в новую организацию – «Востокрыбхолодфлот», где он также проявил себя, как хозяйственник. И вот, на тебе – враг народа. Не верилось. В силу горячего характера Виктор Иванович порой не скрывал своего мнения. И поплатился. Ему напомнили, кто его в своё время поощрял.
«Рука руку моет!» - сказали ему, засовывая в «воронок».
Виктор Иванович, находясь под следствием, узнал от сокамерников о последних днях Лузина. После суточных допросов с пытками, которые не знала и инквизиция средневековья, его приволокли два дюжих молодца в камеру едва живого. Он уже не был человеком – на цементном полу лежало истерзанное существо. Скрючившись, он шепеляво выдавливал из себя разбухшим языком одно и то же:
- Я оговаривал всех, кого они мне называли… Я! Я! Я! - твердил он, словно казня себя той мукой, которая жгла душу, всё ещё теплившуюся в его растерзанном теле и наполняла моральной болью сильнее, чем физическая.
«Он и меня мог оклеветать при таких муках», - думал Виктор Иванович, лёжа в бездействии на нарах и уже не удивляясь. А душа его представляла совсем уже нереальное. Она жила в нём как бы отдельно. Чувствовало то, что не чувствовало сердце, бившееся в груди, как пламенный мотор. Душа его будто сопереживала той, которая витала в этой камере до неё. Видела, что происходило с товаркой, и передавала Виктору Ивановичу, когда он засыпал в бессознательном сне.
Вырвалась душа Лузина со страшной болью из глухого подвала в царство небесное. Только она знала тех, кого ему называли, как врагов народа и которых он признавал за своих сообщников. Так и металось без пристанища, пока не встретилась с их душами. Они поведали ей, то же самое. Посоветовавшись, осмелели представиться перед Всевышним. Перебивая друг друга, поведали старцу с венчиком на голове о том, что происходит на грешной земле без Христа и молили принять их на веки вечные в рай. Трепетали, как некогда на земле в райкоме при вступлении в партию. Выслушав их внимательно, Всевышний изрёк чеканным голосом секретаря:
- Вы свой рай создали на земле вот и шуруйте туда! - и, послав их к чёрту, захлопнул дверь, облицованную изразцами из червонного золота.
Они отправились к дьяволу. Тот оказался более милосердным:
- Вы в аду на земле побывали, хватит с вас.
Так и мечутся миллионы загубленных душ между светлым небом и тёмной землей. Одна услада у них – церкви, которые вновь стали вырастать, как грибы после затяжного дождя. И все, как и прежде, с куполами-луковицами из дерева, как повелось на христианской Руси. Души соберутся с духом – и в первую попавшую церковь. Но и в ней нет успокоения. Стоят в первом ряду в основном те, кто эти церкви рушил, а теперь враз в другую роль вошли. Крестятся, благочестиво закатив мутные глаза, и хоть бы что. Им бы пасть на колени, да поклоны бить, не жалея лба. Да куда там! Кланяться не привыкли. Их души и над ними не властны. А в них ведь сущность человеческая. Останутся без бренного тела и отвечают перед Всевышним, что мало болели, надо бы посильней, и тело бы осталось не бренным в памяти народной.
Осудят свободные души товарок, которые ещё при теле, вздохнут, и с шелестом снова метнутся в небо на вечные скитания совместно с Демоном.
«Душа душой, а человек ещё живёт разумом, - рассуждал Владимир Иванович в кошмарном полусне, навеянным стоном и скрипом зубов, вернувшихся с допросов. - Попал в застенок и не знаешь, за что и почему пытают. Разум не воспринимает. Нет основы, которая даёт духовные силы, чтобы быть стойким и доказать мучителям, что страдать приходиться за благое дело, и никакие пытки не сломят, а не потому, что палач его той же веры, что и он. И власть, которую они избрали, и цели поставленные ею – для них едины. Они коммунисты. Советские люди. Братья и сёстры. У них не должно быть понятия – человек человеку волк. Чем они хуже христиан? Те проходили через страдания, выходили на голгофу, но не придавали свою веру и не ломались. Погибали, молча, но с чистой душой. А мы? А я? Не позволю, чтобы моя душа неприкаянно металось в безвоздушном пространстве, как летучий голландец в безбрежном океане. А самому лучше умереть стоя, чем жить на коленях».