- А почему не используем уголь Сахалинский? - показал Николай Михайлович свою осведомлённость. - Его мы везём в Нагаево, в Петропавловск-Камчатский и в бухту Провидения, что на Чукотке. Так что у нашего края одна надежда – на местный уголь.
- Что ж, будем работать, а не любоваться на шахтёра с отбойным молотком.
- Давно пара поставить на его место врубовую машину. Жаль, смотреться не будет…
- Привыкнем! - не поддержал шутку Николай Михайлович.
Проезд в порт перекрывал шлагбаум, возле него находился вахтёр. Рядом проходная. Над ней объявление: «Вход строго по пропускам».
Тут их ждал начальник порта Лев Осипович. Молодое лицо его было напряжённым. Чтобы снять это напряжение, Николай Михайлович произнёс с улыбкой:
- Граница на замке. Сколько же причалов она охраняет?
- Порт наш разделён на четыре эксплуатационных района, - и начал перечислять скороговоркой. - Первый
район от причала № 1, начиная от мыса Эгершельд по № 16. Второй от причала № 17 по № З2, который вот здесь, сразу за воротами. Остальные четырнадцать причалов на мысе Чуркин для перегрузки цемента, соли, рыбы и угля, ну и ещё, - он помедлил, - для пассажиров.
Александр Афанасьевич, из-под нахмуренных бровей, кинул на него предостерегающий взгляд. Впалые щёки Льва Осиповича передёрнул тик. Испуг мелькнул в тревожных глазах. Николай Михайлович посмотрел на него подозрительно:
«Не с похмелья ли?».
Он был недалёк от истины. Лев Осипович давно держался на спирте, глуша им каждодневный страх. Оправдывался перед собой своим изречением: «На моём месте лучше всего быть полупьяным». И это позволяло ему держать себя в строю. Он был один из немногих, уцелевших после разоблачения в 30-е годы «военно-диверсионной, шпионско-вредительской организацией». На морском транспорте Тихоокеанского бассейна, как только ни ухитрялось называть НКВД вымышленные ими организации. Этой предъявила обвинение:
- Во всемерном замедлении развития Владивостокского торгового порта.
- В увеличении числа фрахтованных иностранных судов.
- В физическом разрушении портового вспомогательного флота.
Тоже надо было голову поломать, чтобы попасть в точку. Изощрённому в таких делах следователю было мало – связь с японским генеральным штабом. Вот и выдавал такие, которые сразу били наповал. Да и не сам, самому воображения бы не хватило. Эти указания шли сверху. При коллективной обработке Центра, как грозно говорилось, всего к делу были привлечено 154 человека.
«И меня по трупам быстро подняли до начальника порта. Я принимал это, как должное», - вбил себе в лоб осиновый кол Лев Осипович и не находил покоя ни днём, ни ночью, каждый час ожидая возмездия судьбы и держа себя на нервном срыве. Особенно тогда, когда имел дело с «пассажирами». Представлял себя среди них не сегодня, так завтра.
«Пассажиров» грузили на угольбазе глубокой ночью. И попробуй не поставить туда транспортное судно во время. Лай сторожевых собак, а иногда и выстрелы доносились с противоположной стороны до главной диспетчерской, где ему, при такой погрузке, приходилось коротать ночь на продавленном кожаном диване. Баклажка со спиртом лежала рядом. Глоток, хотя и обжигал гортань, но действовал лучше и приятнее, чем продолжительные и частые затяжки от папирос «Беломорканала».
- А как справляется порт с грузооборотом? - спросил Николай Михайлович.
«С каким?», - едва не вырвалось у Льва Осиповича. Опомнившись, он сказал заученно то, что первым пришло в голову:
- По сравнению с тринадцатым годом грузооборот увеличился в полтора раза.
«Молодец!», - мысленно сказал Александр Афанасьевич. Этим словом он всегда хвалил себя за усердие и находчивость, которые, как моряк, любил в команде.
- И всё же? - не отстал Николай Михайлович, любивший точность.
- В 1923 году равнялся 753 тысячам тонн, - не растерялся Николой Осипович, у которого память не тупилась от приёма алкоголя, а обострялась. - В 1924 году – 864 тоннам, в 1925 – 1146 тоннам. В 1937 году только за счёт Колымы мы перелопатили 317 тысяч тонн… И сейчас всё увеличиваем…