«Карающий» проявил характер и здесь: в первую такую же ночевку он возжелал спать отдельно от нас, с другой стороны костра – мол, от него из-за укуса твари несет, как от покойника. Спорить с Моридом оказалось бесполезно – он таки настоял на отдельном месте для себя, но ночью, я, проснувшись, увидела в тусклом свете от постепенно затухающего костра, что «Карающего» просто трясет от холода. Зубы Морида выбивали настоящую дробь, и я, решив положить конец этому самоистязанию, подбросила в костер хвороста и без лишних слов перебралась под плащ к «Карающему», прижалась к нему всем телом, норовя согреть, и тут же получила сердитое:
– Марш отсюда – пожалей мою честь!
– Я на нее и не покушаюсь.
– Ты меня ее лишаешь! – немедля возмутился Морид и грубо добавил, – Провести ночь рядом с молодой, симпатичной женщиной и не переспать с ней – да меня на заставе все ратники засмеют!
– А мы им ничего не скажем, – заговорщицки ответила я, еще теснее прижимаясь к нему под плащом. На бабника Морид не походил ни речами, ни ухваткой, а подобными шутками мог отогнать разве что Мирну… «Карающий» же, поняв, что его хитрость не удалась, не стал пускаться в дальнейшие споры, а молча притянул меня к себе, и еще шесть ночей мы провели точно так же…
И вот теперь ворота Римлона приближаются к нам, с каждым шагом, и остается только молить Милостивую о том, чтобы наша поездка не оказалась напрасной.… Впрочем, привратницы здесь оказались много приветливей к нежданным гостям, чем в недоброй памяти Мэлдине. Узнав, что мы просим у Римлона укрытия и защиты, а наш спутник стал жертвой черного колдовства, одна из них немедля помчалась за здешней Матушкой – именно так они называли свою старшую – а вторая, сочувственно щебеча, немедля стала помогать Мориду спешиться. Исходящие от жриц тревога и сочувствие не были притворными, а их мысли и чувства не скрывались щитами – это вселяло определенную надежду, но после Мэлдина я, оказавшись в незнакомом месте, не чувствовала себя спокойно. Впрочем, отогнав ненужные сейчас подозрения и страхи, я решила, что все решит знакомство со здешней Матерью.
Дом для паломников в Римлоне оказался, по сравнению с Дельконским, совсем небольшим, но внутри был устроен очень похоже – во всяком случае, доставшиеся нашей компании смежные комнаты, за исключением кроватей, ничем не отличались от привычных для Крейга. Деревянная обшивка стен, строгая, но не мрачная обстановка… А вот узкие деревянные ложа были укрыты стегаными одеялами с бахромой по краям – их веселая пестрота, более уместная в сельской хате, вызывала вначале недоумение, а потом странное ощущение домашнего уюта – словно после долгих скитаний ты наконец-то добрался до родного крова.
Рудана, осмотревшись, немедля выразила свой восторг по поводу новой обители, но не успела Мирна вызволить свою неугомонную сестренку из вороха платков, как дверь в наше пристанище широко распахнулась, и в комнату ураганом ворвалась жрица в облачении Старшей. Беловолосая и белокожая, словно отмытая до полной бесцветности дождями, еще не старая женщина походя окинула нас с Мирной быстрым взглядом, и, не найдя следов черной порчи, без лишних слов устремилась в вторую комнату – там, на одной из постелей, прислонившись к обшитой досками стене полулежал-полусидел «Карающий».
На какой-то миг воцарилась совершеннейшая тишина, а потом жрица возмущенно выкрикнула:
– Морид, песий сын! Во что ты на этот раз ввязался, кровь лихорадочная? Что я теперь скажу почтенной Дероне? А ведь она, уходя на покой, просила – присмотри, Смилла, за этим малохольным щенком. Найдет он приключение на свою сумасшедшую голову!
Тихо ойкнув, Мирна поспешила заткнуть сестренке уши, а я рискнула последовать за разъяренной, судя по выражениям, Старшей, и увидела чудную картину.
Жрица стояла аккурат посреди комнаты, грозно уперев руки в начавшие полнеть бока – ни дать ни взять, Кветка, ругающаяся у колодца с сельскими кумушками – и сверлила Морида сердитым взглядом. Тот же, казалось, нимало не смутился таким приемом – сев ровнее, он покорно склонил взлохмаченную голову, сказав:
– И тебе не хворать, почтенная Смилла. Благословишь?
– Скажи вначале, с чем столкнулся – твоя кровь гниет прямо в жилах, – перестав браниться, точно базарная торговка, Старшая мгновенно подобралась, став сосредоточенной и серьезной, а я уловила исходящую от нее силу. Не такую, какая была у Ольжаны, а иную – тягучую, словно мед, и тяжелую, темную… Но это была не холодная темнота ночи, а чернота вспаханной по весне, готовой принять зерно и напитать его своими соками, земли.