Выбрать главу

Излом зла

Глава 1

ИМЕНЕМ АЛЛАХА

В последний раз Николай Алексеевич Кожемякин приходил сюда, когда на полях еще лежал снег, река спала подо льдом с мокрыми пятнами проталин, а бледное весеннее солнце почти не нагревало кожу лица. Теперь же стоял конец апреля, весна вступила в свои законные права и природа радовалась началу жизни, теплу и свежей зелени. Николай Алексеевич любил апрель по-особому, нежно, с грустью, с болью в сердце и сладким замиранием, с ожиданием чего-то, каких-то перемен, встреч, тайн, открытий и откровений. В апреле он родился, в апреле впервые встретил Галю, в апреле женился… и первый рассказ свой написал он тоже в апреле, ровно пятьдесят пять лет назад. Вот только в Союз писателей его приняли не в апреле, а в июне, тогда еще – в Союз писателей СССР. Лишь несколько лет назад, в девяносто четвертом, Николай Алексеевич поменял красную книжечку с гербом СССР на коричневую с двуглавым Российским орлом, вступив в независимый Союз российских писателей.

За спиной раздался скрип, шорох. Николай Алексеевич оглянулся.

Человек, которого он заметил, еще спускаясь к реке, приблизился и теперь смотрел на Кожемякина сверху, нахохлившись, сунув руки в карманы. Странный человек, весь в черном, с черным кепи на голове, смуглолицый и черноусый. От него веяло холодом и недоброжелательностью. Николай Алексеевич пожал плечами и спокойно пошел вдоль берега, моментально забыв о чужом. Грабежа он не боялся, в кошельке лежали всего тридцать тысяч рублей, на которые можно было купить разве что бутылку пива, триста граммов колбасы и буханку хлеба.

Нет, Николай Алексеевич не бедствовал, произведения его печатали, гонорары платили исправно, вот только писал он медленно, издавая книгу раз в три, а то и в четыре года. Таков был ритм его писательской деятельности, ритм жизни, и переделывать себя в угоду конъюнктуре, нынешней суматошной жизни он не хотел. А материал давался все труднее, все медленнее, информация собиралась по крохам, месяцами, годами. Заставить себя сесть за стол было все тяжелее, возраст постепенно брал свое. И все же его романами зачитывались, издатели звонили, приглашали и ждали, а он терпеливо отвечал всем одной фразой: непременно приду, вот только сотворю…

Первый рассказ Николай Алексеевич написал еще в канун окончания войны, которую начинал восемнадцатилетним ополченцем, участвуя в защите Москвы. В составе сводного батальона уральцев и москвичей он дрался на Волоколамском шоссе, попал в плен, бежал, прошел всю войну от Москвы до Праги, снова попал в плен, снова бежал, участвовал в движении Сопротивления в Италии. Вследствие этого в послевоенные годы пережил косые взгляды, подозрения и негативное отношение со стороны писательской братии, воспитанной в сталинском духе. Однако оставался всегда прямым, принципиальным, честным, не любил конъюнктуру и опирался в своем творчестве только на правду жизни. За что в конце концов и получил признание как писатель и человек.

За пятьдесят пять лет творческой деятельности он написал одиннадцать романов и повестей, около полусотни рассказов, две пьесы, издал два пятитомника, был отмечен премиями Союза и международным признанием и, по сути, еще при жизни стал классиком, прославившим русский народ, знавшим все его нужды, горести, надежды и чаяния.

Последний его роман попал в номинационные списки премии Букера и, хотя первого места не занял, был высоко оценен критикой, а также замечен исламскими экстремистами, готовыми на любое преступление «во имя веры», ибо коснулся отношений ислама и христианской религии.

О нет, Николай Алексеевич это сделал не так, как в свое время Салман Рушди, приговоренный к смерти аятоллой Хомейни публично на площади Аль-Иран-шехр в Тегеране, но и то, что он написал, а написал он правду, не понравилось приверженцам вселенской покорности, и Николай Алексеевич был внесен в черный список «приговоренных к смерти именем ислама». О чем сам, естественно, даже не подозревал. В этот список, насчитывающий, по данным агентства Рейтер, более шестисот человек, попали и такие знаменитости, как скульптор Эрнст Неизвестный, режиссер Энтони Хикокс, поэт Андрей Вознесенский и писатель Виктор Астафьев.

Над головой раздалось карканье, пролетел ворон, глянув на задумчиво бредущего по берегу реки человека.

Мысли свернули к работе, к материалу, который он привез из Чечни два дня назад. По сути, это была заготовка будущего романа о войне режима вседозволенности с другим режимом – криминальным, в которой заложниками стали российские солдаты, и вот об этом и собирался писать Николай Алексеевич свой новый роман.

За спиной снова скрипнуло дерево.

Николай Алексеевич обернулся, и в тот же момент в голове вспыхнуло пламя, собралось в точку и вонзилось в сердце уколом яростной боли. Больше он почувствовать ничего не успел…

* * *

Директор Федеральной службы безопасности Иван Сергеевич Панов ужинал в кругу семьи, когда зазвонил телефон и дежурный по Главному управлению полковник Скобарев сообщил об убийстве известного писателя Кожемякина.

– Ну и что я должен делать? – осведомился Иван Сергеевич. – Пусть этим занимаются люди Жаренова. Мы тут при чем?

– Вас просил приехать Синельников, – замялся полковник. – Он говорит, что обстоятельства убийства заставляют его сразу передать дело нам.

Панов помолчал, машинально облизывая вилку. Полковник Синельников был начальником МУРа, опытным, знающим, умным розыскником, профессионалом и зря звонить не стал бы.

– Ладно, – буркнул директор ФСБ, – сейчас буду. Вызовите Ельшина и сыскарей Бондаря.

– Уже вызвал. Машина за вами вышла.

Панов хмыкнул и положил трубку. Через сорок минут он подъехал на служебной «Волге» к дому номер сорок два по улице Живописной, где в двухкомнатной квартире жил известный писатель, недавно овдовевший. Жена Кожемякина Галина Сергеевна умерла год назад от сердечного приступа.

Во дворе дома, несмотря на поздний вечер, жались кучки жителей, стояли три машины УВД с мигалками и «рафик» ОМОНа. У оцепленного подъезда директора ФСБ ждал генерал Ельшин, начальник Управления «Т»[1], со своим телохранителем. Оба курили, артистически пуская дым кольцами. Генерал был одет в спортивный костюм, словно завернул сюда прямо со стадиона, успев только сменить кроссовки на туфли. Его телохранитель, он же командир подразделения «Стикс» майор Ибрагимов, выглядел бомжем, но взгляд выдавал в нем человека опасного и жестокого, способного на все.

– Ну, что тут происходит? – буркнул Панов.

Ельшин бросил сигарету в урну, стоявшую в четырех метрах, попал.

– Сходите, полюбуйтесь, я уже смотрел. Синельников ждет вас в квартире.

Иван Сергеевич в сопровождении командира своей личной тройки телохранителей направился к неосвещенному подъезду.

Квартира Кожемякина располагалась на третьем этаже. Дверь была полуоткрыта и охранялась мрачными молодцами в пятнистых комбинезонах с автоматами в руках. Пропустили директора они без звука, понимая, что прибыло начальство.

В квартире с мебелью в стиле пятидесятых годов: пузатые комод и шифоньер, кровать, стол и стулья на гнутых ножках, шкафы с книгами, стол писателя со старенькой пишущей машинкой «Москва» – ничего лишнего – царил разгром, и везде, куда бы ни падал взгляд, лежали десятки миниатюрных Коранов с золотым тиснением на арабском языке.

Из спальни в узкий коридорчик вышел гладко выбритый огромный мужчина с круглыми литыми плечами борца-тяжеловеса, на которых едва не лопалась черная кожаная куртка. Это был полковник Синельников, глава Московского уголовного розыска. Молча сунув Панову громадную ладонь, он пропустил гостей в спальню, где работала группа экспертов.

Иван Сергеевич увидел кровь на полу, потом отрубленные конечности, отдельно лежащую голову и тело на кровати, засыпанное все теми же Коранами. Он многое повидал на своем веку, не будучи еще директором ФСБ, но содрогнулся, разглядев во рту головы маленькую синюю книжечку и прибитый ко лбу гвоздем листок бумаги с какими-то письменами.

– Сура из Корана, на арабском, – прогудел сзади Синельников. – Примерно переводится как: «Никто не смеет осуждать великое».

Иван Сергеевич сглотнул ком в горле, постоял с минуту, разглядывая обстановку комнаты, и вышел из спальни. Синельников провел его на кухню, закурил, предлагая сигарету. Панов машинально взял, хотя с месяц назад бросил курить. В очередной раз.

– Его сначала ударили по голове у реки, – сказал, глубоко затягиваясь, начальник МУРа. – Потом перенесли сюда, в квартиру, причем никто не видел – как и когда. Ну а здесь отрезали пальцы, потом кисти рук и голову. Правда, Николай Алексеевич был уже мертв – сердце не выдержало еще на реке. Так что не мучился мужик.

– За что? – глухо спросил Иван Сергеевич.

– Я потому вас и вызвал, чтобы передать дело. Это след исламских экстремистов, начавших планомерное «зеленое» уничтожение неверных по всему миру. Помните писателя Рушди, осужденного к смерти за книгу «Сатанинские стихи»?

– Но ведь Кожемякин ничего подобного не писал, насколько я знаю?

– В последних двух романах он затронул тему отношений религий и назвал ислам самым изуверским и жестоким вариантом религиозного фанатизма. Привел примеры. А недавно ездил в Чечню, собирал материал для новой книги. Разве ваши ребята не следят за такими вещами?

Панов промолчал, помянув Ельшина в душе недобрым словом. Начальник антитеррористического управления должен был предупредить его и дать материал заранее. Конечно, Иван Сергеевич знал о появлении во всем мире транснациональных исламских группировок, образовавшихся в результате войн в Афганистане, Алжире, Боснии и Чечне, но и предположить не мог, что руки одной из группировок дотянутся до Москвы.

Синельников, по лицу Панова понявший, о чем тот подумал, кивнул.

– Обнаглели моджахеды, Иван Сергеевич. И без чеченцев в этом деле не обошлось. Они явно застрельщики. Ведь не секрет, что спецслужбы Чечни начали готовиться к отделению от России своими методами. Вам ли этого не знать.

– Но зачем такая жестокость? – Панов снова содрогнулся, вспомнив отрезанные руки и голову. – Убили бы попроще, раз они «идейные мстители»…

– Для устрашения, – мрачно усмехнулся Синельников. – Выродки. Я читал об убийстве мультимиллионера Джеймса Тийма в Нью-Йорке. Его распилили дисковыми электропилами на мельчайшие кусочки, а куски потом сложили в вазу в форме дракона. Этот кошмарный сосуд венчала голова бизнесмена – без носа и ушей, с выколотыми глазами и полусодранным скальпом. Что вы хотите от фанатиков? Это же больные люди, которых излечить можно лишь казнью… такой же, какую устраивают они.

На кухне появился худощавый молодой человек с бледным интеллигентным лицом – генерал Валентин Анатольевич Дикой, начальник Управления военной контрразведки, именуемой в среде работников ФСБ «Смерш-2». Он поздоровался с Пановым и Синельниковым, проговорил тихим интеллигентным, под стать облику, голосом:

– Мои люди нашли свидетеля, вернее, свидетельницу. Она якобы видела подозрительных личностей. Будете говорить с ней, Иван Сергеевич?

– Нет, – буркнул Панов. – Работайте. Утром доложите о результатах.

С отвращением отбросив сигарету, он вышел. Оставшиеся на кухне переглянулись.

– Ну, я своих людей отзываю? – произнес Синельников. – Причем с превеликим удовольствием. У самого дел невпроворот. Знаете, сколько в Москве за последний месяц зарегистрировано умышленных убийств? Сто семьдесят! В большинстве мафиозные разборки и тому подобное, но и «чистилище» добавляет свои разборки. По «Стопкриму» не работаете?

– Работаем, – негромко произнес Дикой.

– Ох и не завидую я вам, Валентин Анатольевич!

Дикой ответил ему понимающим взглядом. Его мнение на сей счет было примерно таким же.

* * *

Утро следующего дня не предвещало вызванным директором ФСБ генералам ничего хорошего, хотя в принципе каждый из них знал ситуацию и владел материалом. Собравшись в приемной, Ельшин, Первухин и Дикой одернули пиджаки и зашли в кабинет один за другим, молча сели за стол, образующий букву Т. Панов был мрачен, и это означало, что предстоит тяжелый разговор.

– Звонил премьер, – начал он, ни на кого не глядя, поставив локти на стол. – Просил принять все меры для поимки убийц Кожемякина. Общественность взбудоражена, подогретая прессой, Дума жаждет крови… – Иван Сергеевич пожевал губами и замолчал, уставившись взглядом в стол. – Начинайте, Генрих Герхардович.

Самоуверенный вид Ельшина говорил, что он готов к ответу и начальственного гнева директора не боится. В последнее время начальник Управления «Т» вообще круто изменился, стал более напористым, жестким, высокомерным, что отмечали даже его друзья. А еще он приобрел такое качество, как стремление одергивать кого бы то ни было, будь то даже человек старше его по возрасту или по званию.

– По моим данным, след убийства писателя Кожемякина ведет не в Иран, где создана террористическая группа «ликвидаторов неверных», попавших в черный список «приговоренных к смерти именем ислама», а в Чечню, где в последнее время усиленно тренируется так называемая ЧАС – Чеченская армия свободы. Кораны, которыми было усыпано тело погибшего, только попытка дезинформации.

О том, что развернутая силами ОМОНа и МВД совместно с подразделением «Стикс» ФСБ операция по задержанию убийц не сработала, Ельшин говорить не стал, это было известно всем присутствующим.

– Но я знаю три случая убийств с подобной наглядной жестокостью и вариациями, – сказал Панов. – Джеймс Тийм был убит в девяносто пятом в собственных апартаментах в Нью-Йорке, марокканский инженер Месса Кей – в девяносто седьмом и польский график-сатирик Коро – в девяносто девятом. И во всех этих случаях след вел в Сирию, Арабские Эмираты и в конечном счете – в Иран. Ваше мнение, Валентин Анатольевич?

– Не исключено, что в группе киллеров был и инструктор из Ирана, – проговорил Дикой, раскрыв папку, которую принес с собой. – Но Генрих Герхардович прав. Судя по информации, которой я располагаю, эта группа сформирована в Чечне и подчиняется командованию ЧАС. Мало того, по некоторым косвенным сведениям можно предполагать, что руководит ею Амирбек Шароев.

В кабинете стало совсем тихо.

Амирбек Шароев, известный еще со времени войны в Чечне под кличкой Безумный, был сыном нынешнего президента Чечни. Его участие в акции, будь оно доказано, резко меняло политический расклад в стране и способствовало бы падению режима, неугодного Москве, наметившего полное отделение Чечни от России. Это осознавал Панов, это понимали и начальники управлений.

– И последнее, – добавил своим негромким приятным голосом Валентин Анатольевич. – ЧАС начала отстрел на территории России отличившихся в боях в Чечне спецназовцев, офицеров МВД и регулярных войск Минобороны. Не далее как два дня назад убит в своей машине ветеран чеченской войны капитан Меркулов со своей женой. Смею полагать, что убийство совершила та же группа.

– Мне нужны доказательства, – с силой хлопнул ладонью по столу директор ФСБ, – а не предположения. Задействуйте все силы, все средства, но выявите всех членов банды. Потом решим, что делать дальше, но сначала – имена.

– Решать тут особо нечего, – небрежно проговорил Ельшин. – Лозунг Ленина в двадцатых годах: «Красным террором – на белый террор!» – себя оправдал. За несколько лет было уничтожено восемьдесят процентов бандформирований. Почему бы нам не взять этот лозунг на вооружение? Выяснить, кто проник к нам, кто убивал, и уничтожить всю группу! Да так, чтобы все почувствовали: ответ всегда будет адекватным!

– Ну ты и хватил, Генрих, – пробормотал молчавший до сих пор Первухин. – Да стоит только депутатам в Думе дознаться о твоих планах…

– А кто их проинформирует? Они только рады будут, узнав, что в Чечне начались разборки меж своими. Наоборот, это поможет думцам принять ряд законов по удержанию Чечни и смене там правительства.

– Мысль хорошая, – неожиданно согласился Панов. – Тем более что первым ее высказал премьер в разговоре со мной. Ваше мнение, генералы?

вернуться

1

Управление «Т» – Управление по борьбе с терроризмом и бандитизмом.