Со струнным аккордом кодирующего устройства связь оборвалась.
Рыков некоторое время слушал гудение фона в трубке, потом набрал номер секретного канала Носового:
– Хейно Яанович? Рыков говорит. Как здоровье?
– Говори по делу, – кисло отозвался будущий босс «Купола».
– Я и говорю. Как идет формирование СС? – Герман Довлатович имел в виду Сверхсистему, в которую постепенно превращался «Купол».
– Нормально, – ответил Носовой. – А как себя чувствует СК? – Хейно Яанович имел в виду «Стопкрим». – Говорят, от вас ушел очень ценный работник.
Рыков не удивился осведомленности кардинала, но пережил неприятную минуту проглатывания горькой пилюли.
– Мы чистим ряды, – ответил он наконец. – Хейно, у тебя есть связь с Шароевым?
– Везирханом или Безумным?
– Старшим.
– Зачем тебе это знать?
– Мне надо поговорить с ним.
– О чем?
Рыков помолчал, переживая острое желание выругаться.
– В Чечню направляется объект «волны выключения», надо предупредить Шароева.
– Если речь идет о Соболеве, то Везирхан знает. Кстати, операция по вызову Соболева в Чечню – его рук дело. Этот человек нужен Везирхану.
– Мне тоже.
– Моей помощи не жди. Могу разве дать канал связи с Шароевым, а дальше сам.
– И за это спасибо. В долгу не останусь.
Носовой продиктовал восемь цифр и отключился. Рыков посидел немного с трубкой в руке, глядя на нее, как на змею, потом пожал плечами и выключил телефон. Он знал, что ему еще предстоит убирать Носового со своего пути, только не видел пока способа.
Самандар приехал в Рязань на следующий день после звонка Парамонова, благо появился повод повидаться с Ульяной.
Посвященные встретились в доме родственников Ивана Терентьевича, сначала вдвоем, потом к ним присоединилась Ульяна Митина, позвонившая Парамонову сразу после появления Самандара: она обладала тонкой чувствительностью к изменениям ориентированных на нее энергий.
Майский день располагал к отдыху, температура к одиннадцати часам дня поднялась до двадцати двух градусов, и Ульяна предложила даже пойти на речку позагорать и искупаться, но мужчины отказались, снисходительно переглянувшись: что возьмешь с девчонки? Хотя оба знали, что их подруга только выглядит на восемнадцать.
Сели пить чай в горнице, подвинув стол поближе к открытым окнам, через которые в просторную залу проникали запахи цветущей сирени, свежей зелени, близкого леса и реки. Дом хозяина, Харлампия Игнатовича Преснякова, троюродного дяди Ивана Терентьевича, был, как и все дома здешнего частного сектора, деревянный, старый, без особых архитектурных излишеств – мансард, фронтонов, башен, застекленных веранд и террас. Строили его век назад, но строили добротно, и внутри он был просторен, светел и чист. Зимой в нем было тепло, летом прохладно.
– Так я и не понял, кто такой Матвей Соболев, – сказал бесстрастный, как всегда, Самандар, одетый в строгий светло-серый костюм с однотонным галстуком.
– Ангел необъяснимого, – усмехнулся Иван Терентьевич, в отличие от Вахида Тожиевича одетый по-домашнему в холщовые штаны и старую, выцветшую футболку. Ульяна летом предпочитала носить джинсовую юбочку и майку, смотреть на нее было приятно.
– А может быть, демон необъяснимого? – усмехнулся в ответ Самандар, ревниво относившийся ко всем новым знакомствам Ульяны. – Что, если он работает на Конкере?
– Нет, – убежденно не согласилась Ульяна. – Он светлый идущий, и я уверена, что он говорил правду. Зло деятельно и энергично, ему надо давать отпор на всех уровнях, в том числе и на нашем, и нам просто надо определиться, какие методы противления злу мы изберем. Но Матвей прав: высидеть в своей «экологической нише», только лишь наблюдая за падением Закона возмездия, мы не сможем.
Мужчины переглянулись.
– Девочке хочется кусаться, – констатировал Самандар.
– Девочке хочется жить, не краснея за свое ничегонеделание, даже если это будет связано с тревогами и опасностью. В жизни каждого человека должны быть хотя бы маленькие радости и удовольствия, иначе она теряет смысл. Вот и давайте доставим себе радость – поможем хорошему человеку.
– Не убежден, что он хороший человек, – пробурчал Вахид Тожиевич. – Мы еще как следует не постигли иерархию Сил Круга, а уже пытаемся вмешаться в деятельность Посвященных II ступени, не говоря о мастерах высших планов. Если мы влезем в их разборки, костей не соберем. Да и вообще, какое нам дело до проблем этого вашего Соболева? Пусть сам их решает. За мной в молодые годы никто не ухаживал.
– А хочется? – прищурился Парамонов.
Самандар поймал веселый взгляд Ульяны, проворчал тоном ниже:
– А кому не хочется?
– Это явный признак старения, – огорчился Иван Терентьевич, – когда хочется, чтобы за тобой ухаживали.
Ульяна прыснула.
– Я не знала, что Вахид так стар. А кстати, мужчины, я никогда не интересовалась, сколько вам лет.
– Мне сорок пять, – не моргнув глазом ответил Парамонов, которому пошел на самом деле семьдесят второй. – А ему за сто перевалило, пора и о пенсии подумать.
Ульяна снова прыснула.
– Не нравится мне, когда ты шутишь, – мрачно проговорил Самандар. – Обязательно потом что-нибудь случается нехорошее.
Внезапно всем троим показалось, что на них кто-то посмотрел, внимательно и с надеждой. Посвященные замолчали, переглядываясь, в это время в сенях стукнула дверь – хозяин кого-то впустил. Несколько секунд был слышен разговор Харлампия Игнатовича с гостем, вернее, с гостьей, потом он открыл дверь в горницу и сказал дребезжащим баском:
– А тут к вам пришли, Иван. – Отступил в сторону. – Проходи, милая, здесь они.
В дом вошла очень красивая девушка с каким-то светлым, чуть ли не светящимся лицом, одетая в кофточку-паутинку и белую короткую юбку, открывающую стройные, точеные ноги. Она поклонилась разглядывающим ее Посвященным, бросив короткие взгляды на Самандара и Парамонова, потом выпрямилась и глянула на Ульяну. Некоторое время девушки смотрели друг на друга с любопытством и ожиданием, оценивающе, и вдруг Ульяна с изумлением узнала в гостье ту женщину в белых одеждах, которую видела во сне. Не совсем ту, были и отличия – в овале лица, рисунке губ, цвете глаз, но что-то роднило их столь сильно, что не оставалось сомнений: женщина из сна, идущая за процессией с прикованным к помосту Соболевым, и эта юная леди имели родство.
– Меня зовут Кристина, – улыбнулась гостья, уловив перемену в душевном состоянии Ульяны. – Я друг Матвея Соболева.
– Вы… не Посвященная, – задумчиво проговорила Ульяна. – И между тем вы нас знаете… откуда? От Матвея? Или… от другого лица?
– От другого, – кивнула Кристина. – Вы ее видели… во сне… она зовется Светленой.
– Спутница инфарха?! Но если вы похожи на нее, значит…
Гостья снова кивнула.
– Для меня было огромным потрясением, когда это произошло. Да, вы правильно догадались, я авеша Светлены. Но Матвей этого еще не знает. И пришла я к вам из-за него.
– Садитесь, пожалуйста, – спохватился Иван Терентьевич, вскакивая и предлагая девушке стул. – Присоединяйтесь к чаепитию и рассказывайте.
– Да, в общем-то, рассказывать нечего. – Кристина села за стол, благодарно глянула на Парамонова, подвинувшего ей чашку и налившего чаю. – Соболев сейчас летит в Чечню, а там его ждут кардиналы чеченского Союза Неизвестных. Если ему не помочь, он погибнет.
– А почему вы считаете, что мы должны ему помочь? – без выражения спросил Самандар. – Мы не бойцы спецназа, девушка, мы Посвященные.
– Вахид, – сдвинула брови Ульяна.
– У каждого человека всего три цели в жизни: выживание, общение, удовольствие, – продолжал бесстрастно директор МИЦБИ, – и каждый должен добиваться этих целей сам. Почему мы обязаны лезть в петлю ради вашего… друга?
– Вахид! – сердито повторила Ульяна.
– Что Вахид? – посмотрел на нее Самандар. – Разве я не прав? Если Соболев выбрал Путь Избегающего Опасности, как вы говорите, то почему он полез в пасть волку, то бишь этому волчьему чеченскому Союзу во главе с Шароевым? Выручать друга? Не верю! Скорее всего ради того, чтобы доказать – он тоже сильная личность.
– Ты не прав, Вахид, – мягко сказал Парамонов, глядя на Кристину, не поднимавшую глаз от стола. – Насколько я успел его почувствовать, Соболев не из тех, кто рискует ради показухи или стандартных карьерных замыслов. И он очень сильный человек, сильнее любого из нас.
– Ну и пусть выкарабкивается сам. – Вахид Тожиевич встал и отошел к окну.
– Не обращайте на него внимания, – положила свою руку на руку гостьи Ульяна. – Он всегда так: сначала отрицает все, шумит, возражает, а потом делает, как мы решим сообща. Но мы еще не решили, понимаете?
Кристина подняла на нее полные слез глаза. Свет, исходящий от нее, как бы потускнел на какое-то время: на Ульяну сейчас смотрела земная женщина, любившая Соболева.
– Я все понимаю… но, кроме вас, помочь ему некому. Чечня – жуткая страна, где узаконено право силы и не существует силы права. Может быть, вы не знаете, но на рынках до сих пор продаются видеокассеты со сценами казни наших солдат, я видела!.. Конечно, я полечу туда… взяла билет на самолет… однако даже сил и знаний Светлены, ее проекции на меня не хватит, чтобы справиться с теми, кто его ждет. – Она торопливо вытерла глаза, виновато улыбнулась. – Извините за слабость. Слезы – сильный аргумент, но я не хотела им пользоваться. Извините. Посижу еще минутку и уйду, у меня мало времени.
– Почему вы уверены, что Соболев не справится? – задал вопрос Самандар, стоя спиной к беседующим.
– Потому что в его гибели заинтересованы очень мощные организации и личности, – тихо ответила Кристина. – Зомби Монарха, кардиналы Союза Девяти и даже иерархи. Один из них готов посетить нашу реальность, чтобы склонить Матвея на свою сторону.
– Кто?
– Пентарх.
– Зачем ему простой смертный, даже если он Посвящен в начала Круга?
– Матвей не простой смертный, – покачала головой Кристина, – он – аватара, только незавершенный.
Самандар обернулся в изумлении, в комнате наступила тишина. Посвященные молча смотрели на гостью, лицо которой разгладилось, наполнилось внутренним светом и силой. Это «вернулась» Светлена…
Глава 17
«ВОЛКИ»
Никто не узнал бы в этой пожилой чеченской паре Соболева и Горшина. Матвей играл роль старика: морщинистое задубелое лицо, седая бородка, на голове папаха, одет в полосатый костюм, брюки, ботинки с калошами, рубашку без воротника. Горшин великолепно справлялся с ролью старухи, закутанной в просторный цветастый балахон и платок. Владея даром внушения, он легко отводил глаза всем, кто проявлял любопытство к «старухе». Поэтому и контролеры в аэропорту Быково, и омоновцы в аэропорту Грозного видели морщинистое, цвета дубовой коры лицо старой женщины с бородавкой под носом и редкой щетиной на подбородке.
С собой они практически ничего не взяли, кроме тонких стилетов и метательных звезд, спрятанных в рукавах. Горшин при прохождении контроля послал мощный раппорт работникам таможни и пропускного пункта, и звонок контрольного устройства, реагирующего на металл, они не услышали.
Через два с лишним часа «Ту-134» произвел посадку в аэропорту Грозного, и «пожилая пара» засеменила к автобусной остановке, где и села благополучно через полчаса в потрепанный, грязный, с потрескавшимися стеклами «Икарус», который довез гостей до автовокзала на улице Удугова. Ни одна из спецслужб Ичкерии не обратила внимания на стариков, никто не увязался за ними ни в аэропорту, ни на автовокзале, и все же и у Горшина, и у Соболева сложилось впечатление, что об их прибытии здесь знают.
Они отошли в тень платана на краю площади возле автовокзала, разложили на лавочке нехитрую снедь, привезенную с собой в целях маскировки, и сосредоточились на своих ощущениях, делая вид, что неторопливо обедают. Через несколько минут Матвей вышел из ментала и проговорил:
– Похоже, наше появление здесь действительно не секрет для кардиналов Союза Трех, но есть одно интересное обстоятельство: они не ждут двоих. Они ждут меня.
– Это существенно увеличивает свободу маневра, – кивнул Тарас. – Но тогда получается, что твой приезд рассчитан заранее? Кому-то было нужно, чтобы ты появился в Грозном?
– Все выяснится, – прошамкал «старик» с улыбкой, обнажавшей десны. – Кто-то приложил немало усилий, чтобы я сюда попал, и я искренне ему сочувствую.
– Только не переоценивай свои возможности, а то, я гляжу, у тебя эйфория от успехов.
– Не беспокойся, я знаю свои возможности. С этого момента разделяемся. Я иду прямо в резиденцию Шароева, как и договаривались, ты наблюдаешь за мной издалека. Когда выпустят Василия, подстрахуй его.
– Ты уверен, что его выпустят?
– Конечно. Но только – из тюрьмы, до выезда из Грозного. Потом попытаются ликвидировать.
– Хорошо, прослежу. План отступления не меняем?
– Пока нет.
– Тогда ни пуха ни пера.
– К черту!
И «пожилая пара», оставив остатки снеди на лавке, разошлась в разные стороны: «старуха» засеменила к остановке городского автобуса, «старик» шаркающей походкой направился по улице к центру Грозного. Он должен был появиться на площади Свободы у президентского дворца к тому моменту, когда «его половина» уже обоснуется там в качестве наблюдателя.
Матвей достиг своей цели за час, контролируя всех пешеходов и проезжающий транспорт. Впрямую за ним никто не следил, таких стариков по Грозному передвигалось достаточно, так что эффект переодевания сработал отменно, и все же ощущение висящей над головой грозовой тучи не проходило. Владыка Чечни ждал его и был уверен в том, что он рано или поздно объявится.
Матвей и объявился. В четыре часа пополудни, когда майская жара достигла апогея – тридцати градусов по Цельсию, он поднялся по ступенькам парадной лестницы и вошел под своды президентского дворца. Гвардейцы внешней охраны пропустили его без единого вопроса, словно не видели. Так же просто он прошел и вторую цепь охраны – в холле, спокойно сев в лифт вместе с десятком посетителей и работников резиденции главы правительства. Вышел на третьем этаже, постоял у сверкающей каррарским белым мрамором стены, держась за поясницу, пока к нему не подошел рослый, выбритый до синевы гвардеец в белом мундире и белых перчатках. Сказал что-то по-чеченски, наверное, справился о самочувствии или же спросил, что ему здесь надо. Пришлось послать раппорт подчинения и держать парня под контролем, пока тот вел уважаемого тейпа в приемную президента.
Везирхан Шароев никогда демократом не был, поэтому в его приемной народ не толпился, и попасть туда можно было лишь по вызову или спецпропускам, которыми пользовались служащие из администрации дворца. Когда беломундирный страж порядка ввел Матвея в приемную, напоминавшую холл приличной гостиницы, там находились всего пять человек: трое охранников из особой «серой сотни» – личной гвардии президента, секретарь-референт, располагавшийся за исполинским дубовым столом с компьютерной системой вызова и связи и терминалом контроля помещений дворца, а также единственный посетитель – низкорослый чеченец в кожаной куртке, из-под которой была видна белая рубашка и галстук в горошек. Чеченец, чернобородый, чернобровый, но лысый, шагал по ковровой дорожке мимо стола секретаря и время от времени посматривал на роскошную резную дверь в покои президента, украшенную затейливым орнаментом с элементами чеченской символики: звезды, полумесяцы, сабли, фигурки волков и орлов. Он глянул на вошедших только раз, и внутри Матвея зазвенел звоночек тревоги. Этот человек явно не был случайным гостем президента, он вообще вел себя не как гость, а как хозяин, и на Матвея вдруг пахнуло холодным ветром зловещей угрозы.
Сопровождавший Соболева гвардеец что-то проговорил по-чеченски, бледнея на глазах. Лысый посетитель перестал расхаживать по залу приемной, снова глянул на «старика», и Матвей понял, что пора действовать. Лысый знал, кто вошел в приемную, и готов был отдать приказ охране задержать гостя.