Итак, 13 августа 1944 г. Юнгер покидает Париж, чтобы спустя много лет, только в 1961 г., посетить его уже в качестве туриста. (Интересно, что в общественном мнении французов его имя никогда не связывалось с понятием оккупанта, а видный участник Сопротивления Ф. Миттеран даже посетил Юнгера в Вильфлинге в дни празднования 90-летия писателя, где тот провел последнее десятилетие своей жизни). В начале сентября он возвращается в свой дом в Кирххорсте, откуда ушел на вторую мировую войну ровно 6 лет назад. Вскоре он полностью выводится из кадров вермахта. Закончилась вторая по счету в XX в. мировая война. Германия перестала существовать как целостное самостоятельное государство, и казалось, что это — навсегда. Впереди у Юнгера оставались только закатные дни жизни. Уже много лет не издавались его книги, и, кажется, пришла пора забвения. По иронии судьбы, цензурный запрет фашистского режима продлился до 1950 г. уже как запрет на публикации книг писателя в западной зоне Германии со стороны английской военной администрации. Он находит в себе мужество спокойно встретить сообщение своего гамбургского издателя Циглера о том, что, согласно особому указанию цензуры, газетам запрещено как-либо откликнуться на 50-летие писателя. «Это единственный знак, что я чего-то стою», — прозорливо констатирует Юнгер. Какое-то время он еще возглавляет местный отряд самообороны — фольксштурм, но лишь затем, чтобы не допустить беспорядка и воспрепятствовать бессмысленному сопротивлению. Последние дни войны отражены в «Кирххорстских заметках», а первые годы жизни под союзническим управлением — в «Хижине в Вайнберге. Годы оккупации», впервые вышедшей в 1958 г. Ими и заканчиваются «Излучения», но — не дневники.
Перечисленные книги составили мемуарный корпус, получивший название «секстета» и являющийся уникальным свидетельством интеллектуального переживания войны человеком, создавшим культурно-философское и психоантропологическое обоснование ее как фундаментальной формы жизни человека и затем все же пришедшим к отвержению ее положительного смысла. Основные дневники из этого «секстета» и представлены в этом первом русском издании.
В. Ноткина
О переводчике Нине Олеговне Гучинской
Нина Олеговна Гучинская, автор перевода Второго Парижского дневника Эрнста Юнгера, к сожалению, уже не увидит этой книги. 13 февраля 2001 г. не стало этого замечательного, талантливого человека.
Вся ее деятельность исследователя-лингвиста, литератора и педагога была проникнута духом ее неповторимой личности, глубокой и сильной, исполненной добра и мужества, лишенной всякой мелочности и искательства. Выдающийся филолог-германист, она обладала энциклопедическими познаниями и широчайшим кругозором во всем, что касалось немецкой культуры: ее истории, литературы и философии.
Но активная научная деятельность далеко не исчерпывала отпущенных ей возможностей. Нина Олеговна была и ученым, и поэтом. Опыт, накопленный ею в исследованиях природы поэтического слова, нашел выход в прекрасных переводах средневекового немецкого эпоса, Фридриха Гёльдерлина, Райнера Марии Рильке, Стефана Георге. Особо следует сказать о ее переводе «Херувимского странника» Ангела Силезского: среди многих достоинств этого виртуозного перевода — поразительная свобода владения древними формами русской речи. Вообще Гучинской было присуще редкостное по нашим временам знание и целостное ощущение родного языка, всех исторических этапов его развития. Великолепное знание немецкого позволило ей познакомить немецкоязычного читателя со своими переводами стихов Марины Цветаевой, Анны Ахматовой, Елены Шварц.
Особенно интенсивно работала она над стихотворными и прозаическими переводами в последние годы: «Введение в метафизику» Мартина Хайдеггера с поразительной точностью терминологии, великолепный «Путь человека по хасидскому учению» Мартина Бубера, вдохновенный перевод проповедей и трактатов Мастера Экхарта, где старинные русские и церковнославянские формы служат красоте текста и естественности его восприятия. Все это было сделано за сравнительно короткое время и явилось свидетельством какой-то послушнической жажды труда. В этих работах Гучинской многое стало принципиальным открытием в области теории и практики перевода. Мыслители разных эпох обрели в русском языке органичное, глубокое и точное воплощение.
Переводы Эрнста Юнгера стали новым этапом и вместе с тем последней работой Нины Олеговны. По сравнению с прежними авторами, которых она переводила, Юнгер — наш современник. Его дневники, посвященные постижению физического и духовного макро- и микрокосма, изучению существующих в нем взаимосвязей, проникнуты сознанием ответственной роли человека — творения, стоящего между природой и Богом. Перевод Гучинской исполнен доверия к автору, как будто он не только жил с нами в одно время, но и говорил с нами на одном языке. Стиль, поражавший, например, в переводах Стефана Георге лексическим богатством и разнообразием, здесь лаконичен и точен. Отказываясь от риторических ухищрений и прикрас, переводчик стоит вровень с мыслью автора. Поражают своей мощью места, связанные с религиозно-философской проблематикой. Здесь во всей полноте выступают ее уникальное знание и проникновение в глубинную сущность Священного Писания, а также всей богословской и религиозно-мистической литературы, от раннехристианских памятников до творений русских религиозных философов Серебряного века. Хочется обратить внимание читателя на замечательные переводы стихов, встречающихся в текстах дневников. Вот только один пример — «Павлин», где эстетика экспрессионизма воссоздана всего в нескольких строчках.