Совсем взрослые уже девочки.
Они помогли мне принять таблетки и улечься, укутали в одеяло. И устроились рядом.
Птички мои.
Такие похожие и такие разные.
У Оли синяки под глазами на пол-лица. Не спала, похоже.
Я попросила их завтра забежать к деду. Нужно отнести продукты или готовую еду ему.
Я так поняла, девочки не ходили сегодня на учёбу. Это не правильно. Жизнь не должна останавливаться. Нельзя пропускать занятия.
Оля, вздохнув, сказала, что не будет больше заниматься танцами и что она уйдёт из труппы. И что она понимает, что подставляет труппу. Но она не может больше танцевать. Совсем.
Нужно искать психотерапевта для девочки. Поспрашивать у знакомых. Не прошло даром это приключение для моей нежной доченьки.
Ира принесла свой старый телефон и мы переставили мою симку из моего разбитого.
Сразу посыпались уведомления и смски.
От родителей и с работы и почти сотня от незнакомых номеров.
Надо разбираться, но сил нет.
Ко всему прочему на меня ещё наорал по телефону мой начальник. Что нужно было его предупредить. Что накануне большой проверки я повела себя не профессионально. И предупредил, что после больничного я должна написать заявление на увольнение по собственному желанию.
Сил спорить с ним не было.
Жизнь, отлаженная десятилетиями, разваливалась на отдельные куски с болью и потерями.
Семнадцатая глава
Ночью у меня вновь поднималась температура.
Вытащить таблетку из блистера с одной привязанной и неподвижной рукой и с замотанной по кончики пальцев второй рукой — ещё тот квест. После того как я добыла эту пилюльку и, разжевав сухим горлом, с трудом проглотила было уже не до стакана воды. Он стоял рядом, на тумбочке. Но как мне его поднять?
Отвратительная беспомощность.
Я редко болела. Несмотря на хрупкое телосложение, я всегда была деятельной, здоровой и полной сил. В юности я могла не спать сутки и нормально себя чувствовала при этом.
А теперь я полностью завишу от окружающих. И хотя я точно знаю, что девочки меня любят и с удовольствием помогут, но просить о помощи, почему-то, унизительно.
Непривычно.
И утро было сложным. Даже пижамные штанишки снять в туалете без посторонней помощи я не могу. Приходится просить и полагаться на близких.
Девочки решили, что сегодня со мной останется Оля, а Ира пойдёт в университет. Но я решительно это пресекла. Олька уже пропустила пару дней без справок и причин. А ей в этом году сдавать ЕГЭ. Объясняться с классной тоже никаких сил не хватит. Ничего не поправимого не случилось — продолжаем жить в прежнем режиме. До возвращения из школы как-нибудь доживу. Спать вон лягу. Всем: кыш, кыш, учится!
Девочки меня обтёрли от ночного пота, вновь переодели. И уложили в койку. Как же хочется помыться! И, представляю какой ужас сейчас у меня с волосами.
Хлопнула входная дверь, это Ира поехала в Университет. Оля убежала раньше. И тут я вспомнила, что ко мне должен прийти врач!
Как я ему открою?
Но, к счастью, Иришка вернулась.
— Мам, мы забыли про визит врача, — сказала она, закатывая глаза.
— Я только что с ужасом об этом думала. — Призналась я ей.
— Я подожду, пока он уйдёт, и пропущу первую пару. Потом перепишу лекцию. — Решительно проговорила Ира и вышла из комнаты.
Она вернулась буквально через несколько минут, неся в руках стакан с морсом.
Какое наслаждение — кислый клюквенный морс. Чуть с горчинкой, яркий. Он немножко щиплет язык. Омывает свежестью. Я и не догадывалась, как хочу, оказывается, пить.
Терапевт оказался пожилым, уставшим мужчиной. В очках и с чемоданчиком-саквояжем в руках. Я такой саквояж, помню, видела у своего деда. Кожаный, с потёртостями на сгибах.
Врач вымыл руки и осмотрел меня. Сильная простуда. Лёгкие чистые. Воспаления нет. Если бы не руки, можно было бы и не переживать.
Правая рука, которой я попала Наташке, похоже, и по зубам тоже, была в воспалённых царапинах. Сильный ушиб. И несколько дней руку поберечь — пальцами не шевелить. Царапины обрабатывать. Ланцету не снимать. Плечо после того, как спадёт отёк, разрабатывать помаленьку. Но две недели не шевелить.
Как же я жить-то буду?