От волнения и страха перехватило горло. Кому позвонить? У кого можно хоть что-нибудь узнать?
Схватила паспорт и понеслась на Комсомольскую к трём вокзалам. Всегда путаюсь где какой? Боже, какие толпы в метро! Где там Ленинградский? Чёрт, где эти указатели? Блин. Это кассы междугородние. Где здесь электрички?
Так.
Билет.
Рамка прохода.
Электричка.
Всё. Села!
Позвонила Оле. Ира тоже недоступна. Зачем этим людям телефон, если они все не берут трубку!
Меня потряхивало от смеси страха, злости, волнения, раздражения и беспокойства. Снова ледяные руки и обруч на рёбрах. Не вздохнуть.
Физически чувствовала утекающее сквозь пальцы время.
— Я еду электричкой в Клин, поскольку позвонил папин приятель и сказал, что папа попал в аварию. Не знаю, насколько всё серьёзно. Обязательно сообщу как смогу. И нет. С Александром нет связи. — объяснила Олюшке, как могла спокойно, прикрыв глаза.
Вспоминая.
Как я не хотела расставаться с Сашей!
Понимая, что это увлечение у моего мужчины уже почти три десятка лет. Что опыта у него много. Тем не менее именно его и в этот раз совершенно не хотелось отпускать.
Хоть становись крестом у порога.
Как нежно он обещал мне беречь себя. Говорил, что не станет рисковать понапрасну, и что ограничит себя одним заездом. Что у него больше организационных моментов теперь, чем непосредственно гонки.
Мне казалось, что если бы я поднажала, он бы остался. Только понимание того, что это в корне, в основе своей, неверно удержало меня. Не хотелось закладывать в начало наших с ним отношений такую гниль.
Как же я теперь об этом сожалела!
Попыталась дозвониться в больницу города Клин.
Их, вполне ожидаемо, в городе оказалось несколько. Я пока нашла, в какой лежит мой почти бывший муж, то практически доехала до станции. О его состоянии мне сказали только, что средней тяжести. И что сегодня будут оперировать.
Подробности у врача. По телефону они не имеют права предоставлять информацию, и, скажи спасибо, что хоть что-то сказали.
Бесят!
Сердце каменной птичкой билось в груди. Волнение заливало холодом тело.
В таком взвинченном виде я вылетела на станции.
Да. Не Москва. Почувствуйте разницу.
Пятьдесят третья глава
Таксист от вокзала вёз меня к больнице, непрерывно болтая о чём-то своём. Ещё и под музычку радио «Шансон»
Это добавило мне остроты в коктейль чувств.
Злость поднималась во мне, холодя пальцы. Зачем он это делает? Он не понимает, как он мне мешает? Можно просто молча ехать и не пытаться меня развлечь?
Добротное четырёхэтажное здание расположилось за решётчатым забором. Рядом корпус поменьше с арками над входом.
Очень тихо. И пусто. Хоть бы деревья, или кусты какие посадили.
И общая расслабленность.
В регистратуре меня отшили. О состоянии пациента может рассказать только врач. Врач сейчас на операции. Заведующий? Так, он и оперирует! Я же вам сказала — средней тяжести. Женщина! Не мешайте работать!
Я попала во времена союза в его худшем отражении?
Сашин телефон не отзывался. Вне зоны действия сети.
Я сидела на железном стуле в коридоре больницы, и меня выкручивало от бессилия, неопределённости и волнения.
За Сашу.
Именно здесь, в казённом коридоре, на этом железном, холодном, совмещённом в ряд с другими такими же, больничном сидении я отчётливо и ясно поняла, кто есть кто для меня.
Что Сергей — это однозначно моё прошлое.
Он отец моих детей. Он не чужой мне человек. Я постараюсь сделать для его выздоровления многое.
Но не всё.
Саше бы я отдала всё, если бы знала, где он.
Только бы живой!
Телефон Сергея мне не отдали. Вещи родственникам ещё живых пациентов без согласия пациентов не выдаются. Они издеваются? Они, вообще, слышат, как звучат их слова со стороны?
— У неё муж на операционном столе, а она о вещах беспокоится! — услышала я обсуждающих меня на посту между собой медицинских сестёр
Я пригляделась. Две девицы неопределённого возраста. Может, около тридцати. Наглые.