Да, ещё немного саднила обида. Нет-нет, а всколыхнётся былая горечь.
От Сашиного дома до моего чуть меньше часа пешком. Не торопясь. По весенним улицам. По дворам и переулкам родного города.
И, проходя мимо очередного двора, я увидела, как молодой мужчина помогает своей семье расположиться в автомобиле. Как усаживает в начале девочек на заднем сидении. О чём-то смеётся с женой. Помогает ей уложить вещи в багажник.
Ничего особенного, в принципе. Ничего примечательного. Обычная жизнь.
Но эта сцена, подсмотренного чужого быта, чем-то напомнила мне нашу с Сергеем жизнь. И отдалась печалью в сердце. Тенью обиды. Ведь всё могло быть по-другому.
Но тогда я и не узнала бы новой любви.
Другой. Взрослой. Более осознанной.
С Сашей мы съездили, по моему настоянию, в ожоговый центр. Все в Клинской больнице сделали правильно и верно. Зря я на неё думала всякое. Более глубоких повреждений не было. Теперь только время и правильный уход. Вовремя приём таблеток.
В течение двух или трёх недель всё заживёт. Останется рубец.
Можно его с помощью косметического хирурга убрать. Но. Где мой Саша, а где косметическая хирургия? Да и мне Сашенька дорог весь. Вместе со шрамами, рубцами и характером.
Большое удовольствие мы получили от прогулки в Измайлово. Недалеко от ожогового центра.
Здесь сохранился дух той Москвы, в которой мы выросли с ним. Всё таки центр сильно изменился. Да, это современно и красиво. И что кривить душой очень удобно.
Но, какое наслаждение пройтись по парку, в котором нет современных деталей. Это почти лес. С тропинками. С зарослями. В внезапными заросшими скамейками. С чинно гуляющими старушками. Стайками старушек.
И, оказывается, прикольно целоваться в парке.
С Сашей классно просто молчать. И очень уютно сидеть под его крылом. Наблюдая жизнь вокруг.
Сквозь призму моей любви эта жизнь — прекрасна!
Пятьдесят восьмая глава
Потихоньку, на мягких, словно кошачьих лапах, налаживался наш с Сашей быт. Я определилась с ближайшими магазинами. И приняла удобство еженедельной доставки продуктов и бытовой химии. Чтобы не таскать тяжести.
И Саша настоял на ежемесячном клининге. Для тяжёлой работы. Чтобы я не прыгала по шкафам, гоняясь за пылью, не драила плитку и окна.
Лучше, говорит, лишний раз прогуляемся, побудем вместе.
Мы и так практически не расставались. И при этом совершенно не мешали друг другу. Скорее дополняли. Это было для меня немного странно.
Также я привыкла к тому, что за мной везде ходит Тимофей. Я в комнату, и он тоже. Я на кухню — и он со мной. Но по своим важным делам. Не навязывается, не мешает мне. Но всегда контролирует, что я делаю.
И ещё очень презрительно относится к роботу-пылесосу. Дёргает на него своим шикарным хвостом и милостиво разрешает мыть пол, пофыркивая, если тот подбирается слишком близко.
Пока Саша болел, я помогала ему с документацией по станциям. И это неожиданно увлекло меня. Мне понравилось.
Собрать воедино все отчёты.
Сводить в таблицу.
Смотреть, насколько идёт различие между филиалами и где проседает, а где, наоборот, улучшается работа.
Я даже стала понемногу разбираться в бухгалтерии. Руки чесались на некоторых филиалах устроить проверки и инвентаризации.
Ещё я полюбила по вечерам смотреть вместе кино. Или сериал. И Сашину манеру вечером обсуждать итоги дня.
Обязательно с Тимофеем.
Саша живо интересовался делами девочек. Был в курсе, как сдаёт сессию Ира. И как Оля сегодня засиделась за своими учебниками, что пока я не пришла, она так и не обедала.
Он разговаривал с Олегом по поводу предстоящей практики.
И даже с Колей нашёл общий язык.
Мама пока держала оборону, презрительно щурясь на меня всякий раз, когда мы с ней виделись. Но молчала. Больше не высказывалась. И не пыталась наставить меня на истинный путь.
Папа, посмеиваясь, открыл мне тайну такой сдержанности. Это Александр Михайлович попросил её не причинять мне лишних страданий. Рассказал маме, что я ночей не сплю, всё думаю о своём падении. И что он волнуется за меня. Поэтому просит маму воздержаться пока с моим воспитанием.