Чех и поляк игроками были никудышными, поэтому никогда особо не рисковали, метали по-нищенски малыми суммами, рассчитывая не на свое умение, а на удачу.
Кроме восточных демократов в компанию игроков входил еще один фигурант, чье хроническое невезение в картах выглядело особо соблазнительно для Полещука. Именно на него он делал ставку, рассчитывая поправить свои финансовые дела.
Врач из Австрии Бруно Гольдман вносил диссонанс в социалистическое картежное сообщество. В отличие от своих партнеров иноверец имел одно существенное преимущество — он имел деньги. Располагая практически неограниченными суммами, он никогда не покидал стола, даже если ему не шла карта.
Случалось, что он продувался до последнего цента (играли только на доллары — местная валюта среди игроков не котировалась) и, по идее, должен был бы прекратить игру ввиду утраченной кредитоспособности, но какое там! Каждый раз, исчерпав ресурс своего бумажника, Гольдман выпрыгивал из кресла и с традиционным возгласом: «Айн момент!» — покидал соратников, чтобы через пятнадцать минут вернуться вновь с деньгами.
Однако главными отличительными чертами доктора являлись его порядочность и обязательность. Хотя Гольдман зачастую и расставался с крупными суммами, он никогда никому не оставался должен. А это и есть первая заповедь, принцип и основа взаимоотношений товарищей по ломберному столу. Карточный долг есть карточный долг. Не отдать его — святотатство, а потребовать его вправе даже последний забулдыга, оборванец с окраины Катманду, что уж говорить о достопочтенных джентльменах — сотрудниках дипломатических миссий, пусть и социалистических стран!
Как стало известно Полещуку, австриец не всегда проигрывал. Иногда ему шла такая «пруха» — так везло, — что всякий раз остальные игроки считали лучшим для себя выходом из положения сказаться больными, сослаться на ответственное утреннее совещание, лишь бы побыстрее завершить турнир.
Но все-таки чаще Гольдман оставался в проигрыше, а выигрывал у него, как правило, консул.
Однако, судя по всему, этот факт Гольдмана не очень беспокоил. Что свидетельствовало о том, что ему важен сам процесс, а не итог карточной баталии.
При любом исходе игры он с неизменной улыбкой отдавал или забирал деньги и непременно заказывал для всех по рюмке сухого «мартини».
Никого из партеров не интересовало, где доктор берет деньги, хотя они и подозревали, что их происхождение не совсем безупречно, а может быть, и незаконно.
По одной из версий, о которых русскому разведчику доложила агентура из числа местных жителей, Гольдман подпольно абортировал состоятельных аборигенок. По другой — кроме отправления основной профессии он скупал крупные партии опийного мака и переправлял его в европейские лаборатории для переработки в героин.
Об этих версиях партнеры Гольдмана знали, но никто из них не пытался ни подтвердить, ни опровергнуть их. Да и какая им польза от этих подозрений, если у каждого из них были свои «тараканы в голове» и свой «скелет в шкафу»?
Гржинек приторговывал чешским хрусталем, в основном люстрами, которые у местной знати пользовались огромным успехом.
Каменский делал бизнес на дешевых польских лекарствах и янтаре, который под видом «осколков Луны» шел нарасхват.
Как ни странно, лишь консул ничем не торговал. Впрочем, ничем, кроме въездных виз в ГДР, у него и возможности-то торговать не было. Но кому они здесь, в Непале, да и вообще в мире, нужны? Непальцев, желающих взглянуть вблизи на «витрину социализма», Полещук что-то не встречал. Поэтому наличие свободных денег у гэдээровского дипломата капитан объяснил просто: Фогель — платный агент Министерства государственной безопасности (МГБ) Германской Демократической Республики.
«Раз у консула водятся деньжата, которых хватает на картежные забавы, — рассуждал Полещук, — значит, он подключен к какой-то оперативной разработке. Иначе на какие шиши играл бы Фогель, ведь у всех гэдээровских дипломатов нищенская зарплата!
Не исключено, что объектом заинтересованности МГБ, по которому работает Фогель, как раз и является Гольдман. Таким образом, если моему шефу, полковнику Тимофееву, станет известно о моих визитах в казино, я свое присутствие смогу оправдать необходимостью „пощупать за вымя“ доктора, чтобы оценить, может ли он представлять для нас оперативный интерес…
Но пока информация о том, что я посещаю казино, дойдет до резидента, я уже успею „высадить“ и Гольдмана, и консула из денег.