Когда я сказала мужу, что не полечу с ним в Германию, он не стал перечить или переубеждать. Несколько минут мы молча стояли друг перед другом, держались за руки. Каждый из нас открывал рот, чтобы сказать хоть что-то, но нужных слов так и не находилось. Прощаться было странно, желать удачи и счастливого пути тоже.
До сих пор ощущаю на коже его дрожащие пальцы. Он попытался убрать соленую дорожку с моей щеки, которую оставила покатившаяся вниз слеза. Но это было бесполезно. На ее место тут же пришли новые.
Я громко плакала, цепляясь за воротник его пиджака. Горский крепко обнимал за плечи, целовал мои волосы. Шептал как сильно любит, повторял что понимает мое решение и ни в коем случае не злится.
Бортпроводнице пришлось буквально отрывать нас друг от друга, напоминая о посадке, которая вот-вот завершится.
Я не стала смотреть как муж уходит прочь, сбежала первой. Плакала в зале ожидания и смотрела в окно. Не могла уйти из здания, пока лично не провела взлетающий в небо самолет.
Сажусь на край кровати и опускаю голову. Впиваюсь глазами в собственные пальцы, кожу вокруг которых за последние семь дней я расчесала до мелких ран. Шмыгаю носом, глотаю слезы.
— У меня будто сердце вырвали. Тут, — кладу руку поверх грудной клетки, — пустота. Выжженное поле. Котлован, который нечем заполнить.
Саша и Ира садятся по обе стороны от меня.
— Нам очень жаль, Каролиночка.
— А еще мне стыдно. Вы же отговаривали меня от поездки, знали, как все будет. Помню, как говорила, что ты, Саш, все выдумываешь. Не верила вам, утверждая, что все будет совсем иначе.
— Милая, — Сашка первой тянется меня успокаивать и обнимать.
Нервный смешок вырывается из груди.
— Теперь можешь сказать: я же говорила.
— Я никогда в жизни так не жалела о собственных словах. Лучше б я ошибалась.
Глава 36
Каролина.
Несмотря на частые визиты подруг, все новогодние праздники я все равно провожу в супружеском доме. Путешествую с ноутбуком по всем комнатам, без остановки перебирая какие-то вещи, обсматривая со всех сторон мебель и бытовую технику, попутно посматривая какой-то телесериал.
Всякие статуэтки, рамочки, поломанные ключи, старые телефоны, пледы и прочая ерунда, которые копятся в доме с молниеносной скоростью, подлежат жесткому разбору и категоризации с моей стороны. Что-то безжалостно выбрасываю, что-то аккуратно складываю в ящики, чтобы потом передать через Иру на благотворительность.
По заверениям Марии, которая насмотрелась различных интервью с психологами по телевизору, таким образом я якобы пытаюсь через фактический порядок в шкафах и комодах упорядочить собственные мысли.
Не нахожу, что ей ответить. Возможно, это так. А может и нет. Не знаю. Я вообще ни о чем не могу утверждать наверняка в последнее время. Мои стереотипы рушатся, течение жизни меняется. Столько изменений одновременно валятся на голову, я едва успеваю нормализовать дыхание, не говоря о чем-то большем.
Розовые очки, в которых я привыкла жить всю свою жизнь, постепенно рассыпаются на осколки, оставляя на теле и в душе рваные раны. То, что раньше я принимала за норму (помощь мужа с моими пищевыми проблемами, выдержка моего непростого характера, его постоянное присутствие на моих показах, его забота и внимание), теперь переношу в категорию «магическое и невероятное».
Даже простой и честный разговор между нами отныне это что-то из области фантастики. Как мы дошли до такой точки? Каким образом из сумасшедших влюбленных мы вдруг стали подобны на чужих людей?
Мы больше не можем говорить открыто и откровенно. Нам постоянно мешает страх и скованность. Мы боимся раскрыть свои настоящие чувства друг перед другом, так как знаем, что своей честностью обязательно раним. Еще есть страх разочарований в том, что вторая половина в очередной раз не оправдает наших завышенных ожиданий.
Я не могу смириться с сыном Назара, ради которого он готов даже среди ночи мчаться в логово к другой женщине. Назар не может из-за моей прихоти вычеркнуть маленького мальчика, который вполне возможно останется его единственным сыном. Это такой замкнутый круг, из которого ни я, ни Горский не видим выхода.
Саша уверяет, что выход есть всегда и из любой ситуации. И порой даже не один. Просто мы с мужем все никак не осмелимся посмотреть правде в глаза.
В нашем случае первый вариант — это развод и жизнь порознь. Каждый из супругов будет принадлежать только себе и будет отвечать только за себя, без оглядки на партнера. Второй — это вместе, держась за руки, через боль и нервы друг друга, через ревность и недоверие, через страх и принятие идти к светлому будущему. Оно может наступить через месяц, может через год, а может не случиться никогда.
Оба варианта не дарят гарантию на счастливую жизнь до самой смерти. Оба варианта достаточно рисковые и по-своему авантюрные.
Когда я думаю о разводе меня моментально кидает в холодный пот. Я не могу представить себя вне стен этого дома, без номера Назара на быстром наборе, без его имени и фамилии моих рабочих контрактах. Вообще не представляю, как это жить в одиночку? Как вообще возможно построить нормальную жить без любимого человека? Я чувствую себя словно графин без ручки, машина без топливного насоса или мобильный телефон без аккумуляторной батареи.
Второй вариант тоже не излучает ни радости, ни позитива. Как представлю, сколько еще впереди меня ждет таких болезненных сцен, как была в столичном аэропорту. Ревность, злость, боль, страдания — этот коктейль может не только вызвать протест или сопротивление в моем поведении, но вполне вероятно может загнать меня повторно в какое-то лечебное учреждение.
Боже, как сложно все это. Как невыносимо.
Сегодня последний день моего затворничества и игры в Золушку. Я перебираю свой гардероб, освобождаю вешалки от лишнего и давно неношеного. Параллельно смотрю видео с нашей свадебной церемонии.
Улыбка и слезы не покидают моего лица. Смеюсь над сумбурной речью папы, который привел меня к импровизированному алтарю. Ему не удалось скрыть своего недовольства, из-за моего скоропалительного союза с мужчиной на десять лет старше.
Нахожу среди костюмов мужа тот самый пиджак, в котором он был на нашей свадьбе. Кутаюсь в темно-синее одеяние, сажусь на пол. Перематываю церемонию к тому моменту, когда мы с Назаром готовимся сказать финальное «да» и обменяемся кольцами.
Закрываю глаза и переношусь в загородный отель среди хвойного леса. На мне невероятной красоты свадебное платье от любимого дизайнера, на Горском — идеально сшитый на заказ костюм-тройка с жилеткой и ярко-красной бабочкой.
Мы с тогда еще женихом стоим напротив друг друга, прожигаем друг друга влюбленными глазами. Первым берет слово Горский. Он достает из нагрудного кармана небольшой лист бумаги, на котором своим мелким почерком написал свою клятву.
Серьезным, даже слегка строгим голосом, иногда запинаясь, Назар рассказывает всем гостям как впервые увидел меня на страницах какого-то малоизвестного журнала. Это, к слову, была реклама моего тогдашнего модельного агентства.
Перематываю речь мужа на самое начало и с наслаждением смакую его хриплое «Каролина пронзила мое сердце одним лишь взглядом прямо через страницы глянца».
— Люблю, люблю, люблю, — вторю я себе восемнадцатилетней, глядя в экран ноутбука.
Слезы катятся градом. От счастья. От любви, от благодарности. Назар — лучший мужчина, даже с учетом внебрачного сына. Горский — тот, кто не просто боролся с моей болезнью, но и шел порой против меня же в битве за мое здоровье.
Завтра предстоит выбраться из домашних стен. Первая работа в новом году. Простая съемка для дополнения и обновления собственно портфолио. Затем ждет ежегодное медицинское обследование в клинике, которого требует от меня модельный контракт.
Буду слушать очередные возмущения доктора по поводу моего низкого веса и плохих анализов. Всё должно пройти, как и всегда. За исключением того, что медсестры теперь будут тыкать мне в вены ненавистные иголки без надзора со стороны Горского.