— А-а-а! — обдаёт меня пренебрежительным взглядом. — Это та, от которой муж загулял. Ты что ли муж?
— Не понял? — хмурюсь, вставая в позу. Эта-то откуда в курсе о наших бедах? Маловероятно, чтобы Маша делилась с персоналом личным. Да и какое именно сейчас это имеет значение? — С чего такие предъявы?
— А с того, — встаёт воинственно тётка, буравя меня гневным взглядом. — Что похождения твои кто-то снял на видео и прислал твоей жене. Вот её и хватил удар.
— Что? — немею я.
А медсестра продолжает:
— Спасибо санитарка услышала, как пациентка рыдала, позвала персонал. Вовремя подоспели, вошли, а она на полу без сознания уже, а на кровати телефон так и лежал и летели оттуда позорные охи-ахи. Мерзость такая, что кого угодно удар бы хватил. И её еле откачали. Так что ты тут беспокойство липовое не строй. Иди лучше отсюда, чтобы она тебя не видела.
Сползаю шокированно на лавку. В груди закипает чёрный гнев. Это Наталья, по-любому. Убью, тварь.
Но сначала…
— Скажите, как она? И что за операция?
Тётка фыркает, отворачивается.
Достаю из кармана купюру, кладу на стол перед ней. Фыркает снова, но берёт, убирает в карман.
И только после бесконечной паузы выдаёт:
— Тяжёлая операция, — вздыхает. — Я не врач, точнее он расскажет. Но знаю, что ребёночек живой, в детское отделение отправили. А мамочка в реанимации. Больше ничего не знаю, а врач сейчас на другой операции и когда освободится, не знаю.
Значит, ребёнок… Он родился? Уже… В голове начинает шуметь сильнее, и сердце сжимается от этой мысли.
— Я могу увидеть… — сглатываю, выдавливаю кое-как, — ребёнка?
— Пока не могу сказать. Это только с разрешения детского врача.
— Как его найти?
Медсестра смотрит задумчиво. Достаю ещё одну купюру.
— Поможете его найти?
— Попробую, — снисходительно. — Как же тебя угораздило так, м? Жена красавица, а ты…, — снова осудительный взгляд.
— Это долгая история, — вздыхаю. — Но…, — да что ей объяснять. — Мы с женой потом сами разберёмся, а сейчас лишь бы она выжила, и с ребёнком всё хорошо было.
— Ладно. Сиди тут. Жди.
Уходит, а я остаюсь совершенно раздавленный. Получается, я стал отцом? Не могу понять, что чувствую по этому поводу. Пока всё место в душе заполняет страх за Машку.
И всё же… Какой он, мой сын? Вспоминаю мальчугана из торгового центра, но тот малыш уже явно не новорожденный.
А мой? Маленький совсем и беззащитный? И Маша сейчас не рядом. В груди сжимается ещё сильнее и накрывает отчаянием и сожалением.
Могло бы быть всё совсем по-другому, если бы не я не сорвался. И тут мы оба виноваты.
Если бы Машка не скрыла беременность, возможно, это не стало бы для меня таким шоком, и я не натворил глупостей, которые потом нарастали снежным комом. Но теперь уже какой смысл искать виновных? Нужно исправлять то, что ещё можно исправить.
Через минут двадцать медсестра возвращается с другой женщиной-врачом, чуть помоложе.
— Вот, это Елена Дмитриевна, врач-неонатолог.
— Здравствуйте, — встаю я.
Врач ведёт меня по коридорам, попутно рассказывая о состоянии ребёнка. Я не всё понимаю, но улавливаю главное: малыш немного недоношенный, но в целом вполне крепкий и здоровый. Сейчас находится в боксе для недоношенных детей и пробудет там какое-то время.
— Я могу его увидеть? Пожалуйста? — кладу в карман врача ещё пару купюр.
— Хорошо, — соглашается она. — Подождите меня здесь, сейчас вынесу вам маску и халат.
И вот через десять минут я уже стою у прозрачного бокса, растерянно рассматривая крошечное существо внутри.
— Я оставлю вас, — тактично сообщает врач. — Вы ничего не трогайте, пока можно только посмотреть.
О чём она, трогать… Нет, я бы точно не решился. Это что-то слишком хрупкое, нежное…
Подхожу ближе. Боже. Он же чуть больше моей ладони. Такой маленький, красный, сморщенный человечек…
Сердце колотится в горле, внутри меня смятение. Вдруг малыш взмахивает маленькими ручками, поворачивает голову, открывает мутные глазёнки.
Он смотрит прямо на меня…
И что-то происходит внутри. Очередной мощный взрыв, захлёстывает нежностью, желанием защитить, прижать покрепче… любить…
Похоже на то, как я в Машку втрескался. Сразу и навсегда…
Рассматриваю малыша новым взглядом. Страшненький, но… Уверен, это только пока. Волосы, как я и предполагал, тёмненькие, а глаза светлые. Мамины будут глаза.
Лишь бы она теперь выжила. Ты ведь обязана выжить, малышка. Ты ведь так хотела сына. Вот он, лежит, смотрит на меня. И ты обязательно должна его увидеть. И не просто увидеть, а воспитать, окружить его своей чистой, искренней любовью, теплом, лаской.