Надеюсь, что там, за гранью я встречусь с отцом и матерью. Почему-то мне кажется, что они бы любили меня по-настоящему, если бы были живы.
Смотрю сквозь толщу воды и вижу расплывчатую желтую луну. Она приближается, становится больше, расплескивая лимонно-желтое сияние по темному озеру. Становится спокойно и уютно. И я уже не ухожу на дно, я стою в пространстве, сотканном из золотого света, а ко мне приближается женская фигура. От нее веет всеобъемлющей любовью и умиротворением. Женщина прекрасна — статная, высокая в сияющих, будто снег на солнце, одеждах. Легкий, теплый ветерок развевает ее длинные, похожие на расплавленное серебро волосы. Она улыбается мне — и улыбка ее такая добрая и искренняя.
— Мама, мама, — шепчу я. — Ты пришла за мной, — по щекам текут слезы радости.
Женщина проводит пальцами по щеке, стирая соленую влагу, так нежно, так ласково.
— Я пришла помочь тебе, дитя… — ее голос кажется почему-то таким родным. Я слышала его звучание много раз в своем сердце. Богиня.
Собираюсь упасть на колени и склонить голову, но она останавливает меня.
— Я не справилась, я все испортила, — шепчу еле слышно. Я готова принять от нее любое наказание.
— Отношения всегда строят двое. Это как парный танец. Если один пытается танцевать танго, а другой — вальс, то ничего хорошего из этого не выйдет. Иногда лучше и вовсе остановиться, чем продолжать вымучивать па.
— Вы сможете разорвать связь? — с надеждой смотрю на нее, но она печально качает головой.
— Вас связывает нечто большее, чем истинная связь. Это уже в тебе. Я смогу лишь стереть метку, и дракон Эрнана тебя не найдет, даже если будет в паре шагов от тебя.
— Благодарю, Вселюбящая. Наверное, это слишком с моей стороны, но я бы хотела спросить о маме.
Лик Богини так же светел, но на мгновение в нем что-то меняется.
— Мама любила тебя, если ты об этом. И никогда не оставила бы тебя, если бы не обстоятельства.
— Моя мама жива? Я смогу ее увидеть?
Всезнающая улыбается, проводит ладонью по моим волосам, а затем с силой толкает меня в грудь.
Захлебываясь и отплевываясь, я выныриваю на поверхность. С волос потоками стекает вода. Эйвери и Айседора ошеломленно смотрят на меня. Будто я и правда вернулась с того света. Первой отмирает Эйвери:
— Твое лицо, — запинаясь, произносит она.
— И волосы, — добавляет настоятельница.
— И… — они с ужасом смотрят куда-то вниз.
Я опускаю взгляд и замираю. Этого просто не может быть. Тонкая ткань сорочки обтягивает вздувшийся пузырем живот.
— Что это? — трогаю его неверяще.
— У тебя надо спросить, — хмыкает Эйвери.
— Почему ты скрыла от нас беременность? — напускается на меня настоятельница. — Я же уточняла у тебя в храме. Из-за этого весь обряд мог пойти наперекосяк!
— Но я… я сама не знала…
— Балда! Какая безответственность! — распекает меня Айседора.
— А вы… вы вообще меня топили, — скрежещу зубами, стучащими из-за дрожи друг о друга
— Пойдем-ка скорее на берег, — Эйвери приобнимает меня за спину, поддерживая, и подталкивает к берегу. — В твоем положении мерзнуть нельзя.
— Богиня является только к тем, кто ни жив ни мертв, кто ходит по грани, — терпеливо поясняет настоятельница. — Пошла бы ты в воду, если б знала, через что тебе предстоит пройти?
Я не стала отвечать.
Эйвери стягивает с меня мокрую сорочку. Мне настолько плохо, что я не стесняюсь своей наготы.
— Интересно, какой у тебя срок? — бормочет она, рассматривая мой живот.
Чем вытираться, женщины заранее не подумали, потому в ход идет пелерина Эйвери. Настоятельница отыскала мое платье и подала мне. Пальцы трясутся, и у меня с трудом получается одеться. Из-за живота я еле влезаю в него. На спине платье не сходится. Мокрые волосы неприятно касаются голой кожи спины.
Переодевшись, женщины решают, что нужно дать мне возможность обсохнуть, а потом думать, что делать дальше. Настоятельница отправляется к ближайшим зарослям, чтобы набрать веток для костра, а Эйвери остается со мной.
— Эрнан не узнает тебя, — говорит она, не сводя взгляда с моего лица. — Я бы сама не узнала. Ты совершенно другой человек.
— Как я выгляжу? — отвечаю только для того, чтобы поддержать видимость беседы. Мне совершенно плевать, что стало с моим лицом. Это такая маленькая плата за то, чтобы дракон не нашел меня никогда.
— Сносно, — сухо бросает она и, порывшись в бархатном омоньере, достает круглое зеркальце. — Взгляни.
Машинально протягиваю руку, но смотреть не спешу. Все равно в неверном лунном свете я ничего не увижу.