— Тем не менее, я здесь живу.
— И сколько же? — насмешливо изгибает бровь. — Двадцать последних секунд?
— Уже довольно давно.
— Ну-ну.
Мы входим в гостиную, и Эйвери, сидящая в кресле за вязанием, поднимает голову и тяжело вздыхает.
— Решил еще раз попросить прощения?
— Нет, помогаю этой девушке донести продукты для тебя.
— А, поставь на стол, — она указывает рукой на придиванный столик, — и можешь идти. Дальше мы сами разберемся.
— Ты сказала «мы»? Она, и правда, здесь живет?
— Знаешь, Эрнан, — она сдвигает очки на кончик носа и смотрит поверх стекол, — я с годами не молодею. Естественно, мне уже требуется помощь. И я подумала: а почему бы нет?
— Ты не могла сказать об этом мне? Я бы подобрал тебе горничную с отличными рекомендациями.
— Я пока в состоянии принимать решения самостоятельно и подбирать людей сама.
— Возможно, ты не заметила, — Эрнан понижает голос, — но эта девушка беременна, причем очень глубоко. Скоро ей самой понадобится помощь.
— Не переживай за нас. Мы разберемся.
— Ладно. Развлекайся. Месяца через три-четыре тебе все равно придется ее уволить.
— Уволить? — раскатисто хохочет леди Эйвери. — Диана останется жить со мной и после того, как у нее появится малыш.
— Это говорит человек, который страдает мигренями. Представляешь, сколько шума от младенца?
— Эрнан, — устало произносит она. — В последнее время тебя становится слишком много в моей жизни, — потом переводит взгляд на меня, стоящую истуканом в дверях: — Дорогая, надо бы выпить чаю. Завари-ка две кружки. Лорд Морриган уже уходит.
Между этими двоими отношения, мягко говоря, натянутые. И что-то мне подсказывает, что корни этой взаимной обиды уходят глубоко в прошлое.
Мать Эрнана долгое время терпела издевательства супруга. Но почему? Судя по ее аскетическому образу жизни, не власть и деньги мужа держали ее рядом с тираном. Она могла бы уйти, но лорд Морриган запросто мог убить ее и оставить ребенка сиротой, либо просто отнять сына. И в том, и в другом случае Эрнан рос бы с деспотичным отцом, не имея никакой защиты от его гнева.
Конечно, если она жила в таком аду ради Эрнана, то как больно ей слышать из его уст слова обвинений.
А он…почему он так относится к матери, я даже предположить не могу.
Но хотя бы то, что он пришел и извинился перед ней, уже хорошо. Хоть и не совсем успешно. Видимо, они успели опять наговорить другу неприятных вещей, раз он пулей вылетел из дома и чуть не снес меня со ступенек.
Леди Морриган тоже была на взводе, хоть и пыталась скрыть это. Ложечка, которой она размешивает сахар в чае, подрагивает и дзинькает о фарфор.
— Он любит вас и заботится о вас, как может.
Эйвери вздрагивает, и чай проливается на платье, оставляя на нем бесформенное темное пятно.
— Много ты понимаешь!
— Если бы ему было плевать на вас, он бы не вернулся, чтобы выяснить, что я делаю в вашем доме.
— Это он просто решил, что я спятила, — не сдается Эйвери. — Как же так приняла решение, не посоветовавшись с ним! Я еще пока при своем уме и трезвой памяти.
— Разве вы взяли бы в служанку девушку, которой скоро рожать?
— Конечно, нет! Я бы никого не взяла!
— Ваш сын очень хорошо вас знает. Потому ситуация показалась ему весьма странной. Если бы я не носила вашего внука, вы бы и на порог своего дома меня не пустили.
— Конечно, не пустила бы. С твоим-то ужасным характером! — пробурчала она, но от уголков ее глаз разбежались лучики морщин. Видно, все же у меня получилось ее убедить, что Эрнан действовал из лучших побуждений.
Следующим утром мы с Эйвери устроили стирку. Точнее, Эйвери устроила. Она и стирала. Таскала воду большими ведрами на террасу с задней стороны дома, терла подолгу белье покрасневшими от едкого мыла руками о ребристую доску, отжимала пену и кидала скрученные жгутом вещи в чан с чистой водой. Сразу всплыли картины из моего монастырского прошлого. Именно так старшие сестры учили стирать белье. Не жалея рук, до кровавых мозолей на пальцах.
Мне она поручает самую легкую работу — полоскать белье. Видно, жалеет, как мать своего будущего внука. Потом мы развешиваем постиранное. Эйвери держит на весу корзину с чистыми вещами, чтобы мне не пришлось наклоняться, говорит, что от частых наклонов можно скинуть малыша.
— Почему вы все делаете сами? У Эрнана в доме много прислуги, а у вас никого. При желании вы могли бы нанять приходящую горничную, с которой могли бы даже не видеться. Дело не в том, что вы не хотите контактов с людьми, тут что-то другое, — не выдерживаю я. Понимаю, что лезу не в свое дело, но ничего с собой поделать не могу.