Выбрать главу

Долго не могу отлипнуть от стены. Смотрю на удаляющуюся фигуру и пытаюсь восстановить дыхание. Сегодня день потрясений. Кладу руку на живот, пытаясь успокоиться. Мне нельзя нервничать хотя бы ради моих детей.

Беспокойный стук трости Эйвери слышу даже из прихожей. Я застаю ее, вышагивающей по гостиной.

— Где ты была? Ночь на улице! Я уже собиралась бежать искать тебя.

— Меня задержал ваш сын, — стараюсь говорить спокойно.

— Чего он хотел?

— Предлагал деньги, чтобы я уехала от вас.

— Вот засранец! Но судя по тому, что ты сейчас стоишь передо мной и говоришь об этом, ты не согласилась.

— Да.

— Ну и зря!

Смотрю на нее ошалело.

— Надо было выторговать у него уютную усадьбу на юге. Детям подошел бы такой климат. А там бы и я к тебе переехала. Мне уже осточертел этот город и кислые рожи знакомых.

— Что ж вы меня не проинструктировали, лучше ведь знаете своего сына и чего от него ожидать, — наигранно ворчу в ответ.

— Ладно. Лучше скажи, где ты была на самом деле. Никогда не поверю, что разговор с Эрнаном у тебя занял весь день.

— Бесполезно говорить, что я гуляла по берегу?

Эйвери кивает.

— Морем от тебя и не пахнет.

— Я была в библиотеке. Хотела узнать о лорде Морригане.

— Зачем?

Пожимаю плечами:

— В моих детях течет и его кровь. Как бы это ни было печально. Но сейчас меня тревожит совсем другое. Смотритель библиотеки сказал, что моих детей заберут в приют, так как у них нет отца.

— Мы этого не допустим, — уверенно говорит Эйвери.

— Да. Эрнану ведь было как раз лет пять, когда с его отцом случилось несчастье. Как вам удалось оставить его с собой?

Глава 17. Странная жиличка

Эрнан

К матери я пришел лишь на следующий день в надежде на эффект внезапности. Но таинственную жиличку так и не застал.

— Что-то ты зачастил, — вместо приветствия говорит мать. Судя по всему, видеть она меня не рада. Я ее сильно обидел, ударил по больному. Вел себя как скотина.

— Вчера я был неправ, — негромко произношу. — Я не должен был тебе всего этого говорить. Прости.

— Но думать ты так не перестанешь? — в ее голосе боль, но солгать я не могу. Потому что да, не перестану. Мне не понятны ее мотивы. Почему она продолжала жить с отцом, если он был сущим чудовищем?

Потому просто молчу.

Она горько, кривовато ухмыляется.

Разговор у нас совсем не клеится. Я не хочу сказать ничего лишнего, чтобы потом об этом не пожалеть. Поэтому лучше выяснить, что здесь происходит и быстрее покинуть дом. Эта крошечная гостиная, где даже стены давят, слишком тесная для нас двоих. Мы как ядовитые пауки в одной банке. Вроде одного вида, а вместе сосуществовать не можем. Жалим друг друга колкостями, причиняем боль и сами же страдаем от этого, мучаясь чувством вины.

— Ты ничего не хочешь мне рассказать? — задаю вопрос, ради ответа на который я пришел сюда.

Не хочу говорить прямо о том, что я знаю, что она живет не одна. Сначала мне интересно выслушать ее версию истории появления у нее неизвестной девушки.

— Нога всю ночь болела сильно. Наверное, на погоду, — она со вздохом садится в кресло и прикрывает глаза.

Издевается.

— А кроме этого новостей у тебя никаких нет?

— Какие новости? Я практически безвылазно сижу в своем доме. Вряд ли тебя интересуют жалобы старухи на жизнь.

— Привет тебе от Шона Мора, — пора прекращать этот бенефис для единственного зрителя.

— Не знаю даже, как реагировать на твои слова, потому что понятия не имею, кто это. Но можешь при встрече передать ему привет от меня.

— Это сыщик, мама.

— И что? Ты хочешь пересказать мне, как проходят поиски твоей сбежавшей жены? Эта информация не особо мне интересна.

— Не совсем. Шон Мор сказал, что ты живешь не одна.

— Ах, это! — она зевает, прикрыв ладонью рот.

— Почему ты не рассказала мне об этом вчера?

— А должна была? Не припомню, что где-то обязалась рассказывать о своей жизни, тем более тебе она совсем неинтересна.

— Зачем ты так говоришь?

— Потому что это правда.

— Ты заблуждаешься.

— Видимо, да. Раз уж ты прибежал с утра пораньше выяснять, живет ли у меня кто-то. Наверное, я должна была бы порадоваться, что моему сыну наконец-то есть до меня дело. Но я не радуюсь, потому что тебя совершенно не касается, кто со мной живет и живет ли.