Гарью пахнет до сих пор. Этот запах не смыли многочисленные дожди, не выдули ветра.
Зачем-то обхожу замок вокруг. Высокие стрельчатые окна забраны железными решетками. В этом нет ничего странного. Места глухие. В лесах могут скрываться лихие люди. И любой человек или дракон примет меры, чтобы в его жилище не вломились разбойники. Но эта деталь делает замок немного похожим на тюрьму.
На втором и третьем этажах решеток нет. Оно и понятно. Окна расположены слишком высоко от земли, и если злоумышленник не обладает крыльями, то ему никак до них не добраться.
Вход в замок один. Дверь добротная, железная, прочная. Но и она деформировалась от жара. Полотно пошло волной.
Я дергаю за ручку. Не заперто. Вхожу вовнутрь и оказываюсь посреди настоящего хаоса. Путь вперед мне преграждают обрушившиеся балки перекрытия. В дыры над головой проглядывают куски бледного неба. Лестница на второй этаж выгорела полностью. От нее ничего не осталось. Если что-то и уцелело в этом лютом пожаре, то за столько лет оно было растащено местными.
Поняв, что ничего интересного здесь не увижу, выхожу наружу. Зря сходила. Узнать ничего не узнала, только на сердце теперь тягостно.
Мне хочется как можно скорее покинуть это место. Бежать не оглядываясь. В какой-то миг становится так жутко, что нечаянный вскрик птицы, хруст обломившейся ветки может меня до смерти напугать. Боковым зрением замечаю, что между деревьев проносится что-то серое, и вздрагиваю. Несколько секунд стою, не в состоянии пошевелиться, а потом срываюсь с места и бегу прочь отсюда. Не замечаю, как трава хлещет меня по платью, как впивается в ткань репейник.
Когда я добегаю до фамильного замка Морриган, то выгляжу не самым лучшим образом. Волосы мои растрепались. В них застряли веточки и сухие листочки. Платье изорвано. Весь подол облеплен репьями. Кое-где на ткани следы сажи. Они же на ладошках.
Если Эйвери меня сейчас увидит, то все поймет без слов.
Я как мышка крадусь через холл, который служит одновременно и гостиной, и столовой, но то, что я вижу, заставляет меня остановиться.
Эйвери сидит на софе и смотрит в одну точку, будто сквозь стену.
На полу возле ее ног валяется надорванный конверт с золотым гербом.
Эйвери не слышит, что я подхожу к ней. Ее неестественная поза и пустые глаза пугают меня. Ее пальцы словно закаменели на желтом листке, прижатом ладонью к сиденью софы.
— Леди Эйвери, — негромко зову ее, но она даже не шевелится.
— Позвольте посмотреть, — прошу ее, но не получаю никакого ответа.
Тогда осторожно сдвигаю ее руку с листка. Она не противится. Сейчас она похожа на куклу, положение конечностей которой можно менять как угодно.
Подхожу с посланием к окну — слишком скупо закатное солнце освещает помещение.
Безупречные буквы сливаются в страшные фразы.
«С величайшим прискорбием сообщаем вам, что лорд Эрнан Морриган, генерал императорской армии, погиб при выполнении боевого задания. За проявленный героизм награжден орденом высшей степени посмертно. Императорским указом вам назначена пожизненная выплата…»
Я еще раз пробегаюсь взглядом по строчкам и не верю тому, что там написано. Этого не может быть. Просто не может быть.
— Это какая-то ошибка, — озвучиваю свои мысли, чтобы не позволить сомнениям проникнуть в душу. — Эрнан не мог умереть.
— И тем не менее, это так, — безжизненным голосом говорит Эйвери.
Она сейчас не похожа сама на себя, словно железный стержень ее характера дал трещину. Раньше ее истинные эмоции скрывала маска вежливой холодности, а теперь горе сорвало ее. И я вижу скорбь, глубокую и всепоглощающую.
— Я виновата перед ним. Я очень виновата перед ним. Я была отвратительной матерью.
Я не решилась сесть рядом с ней, чтобы обнять ее, утешить. Вместо этого я опускаюсь в кресло напротив.
— Не говорите так. Вы воспитали его в одиночку. Вы дали ему прекрасное образование и обеспечили его будущее.
— Я не дала ему главного, — она переводит на меня пустой взгляд, — я не дала ему материнской любви.
— Вы любили его как могли.
— Недостаточно.
Она горько усмехается.
— После смерти отца он нуждался в материнской ласке, а я держала его в строгости, боялась сказать лишнее доброе слово. Вместо того чтобы радоваться его успехам, я говорила, что он может лучше и недостаточно старается. Я хотела, чтобы он стремился к большему, чтобы не довольствовался малым, не опускал руки при столкновении с трудностями. Я думала, что воспитываю настоящего мужчину и учу его важным вещам. Но я не научила его основному — не научила любить. Он просто не знает, что это такое. Он не видел достойного примера, — она замолкает и отворачивается к окну. Закат уже догорел, и на остров опускаются густые летние сумерки.