Альберт растеряно покачал головой и растер лицо ладонями.
— Но я не благодарна. Ты просто сделал то, на что забивал все одиннадцать лет брака. Ты впервые позаботился! И то после того как в дерьме извалял! — рыкнула я, давясь болью. Она как червоточина разрастались в груди и от этого болело. Как будто даже ребра хрустели.
— Лер, заботился о тебе! Я любил тебя! — крикнул Альберт и в моей душе что-то оборвалось. Он тоже это почувствовал. Словно незримая цепочка все это время связывавшая нас, вдруг лопнула со звоном. — Люблю!
— Ты правильно все сказал в первый раз, — горько заметила я. — Ты меня любил. Когда-то. Но не сейчас.
Я обошла диван и присела на край. Откинулась на подушки.
— Сейчас в тебе говорит страх потери, поэтому ты пересмотрел свои планы, но если бы не это, ты бы продолжил то, что я прервала у тебя в кабинете… — мой голос звучал безжизненно и глухо.
— Я не собирался ничего продолжать. Я знал с чем имею дело и прекрасно понимал, что никакая содержанка не будет стоит тебя! Я не планировал ничего продолжать с ней! Мне вообще никто кроме тебя не нужен! — редко и зло отозвался Альберт и, я, вцепившись в это, тут же уточнила:
— И как давно? — я прижала палец к губам, потому что чаще ловила себя на том, что прикусывала их почти до крови.
— Всегда! — твёрдо сказал Альберт, и я, встав со своего места, подошла к мужу и процитировала:
— Ты для меня всего лишь соседка…
— Я так не думал… я хотел тебя задеть, — глядя в глаза, прошептал муж. Я ловила в его зрачках блики звёзд. Мне наверно никогда не перестанет нравиться смотреть в чёрную бездну, где я потонула много лет назад.
— Что я тебе сделала, что ты меня хотел задеть? — хрипло, задавив в себе порыв кашля, спросила я и шагнула еще к мужу.
— Ты… — Альберт первый не выдержал зрительной дуэли и отвёл глаза. Прикусил нижнюю губы. — Ты… ничего… ничего, Лер, ты не сделала. Ты видела, что мы превращаемся в унылые тени себя прежних и ещё больше этому потворствовала. Ты хотела уютное гнёздышко и меня отожравшегося на твоей стряпне. А большего ты не хотела…
— И за это ты меня казнил? — я прикрыла глаза, сдерживая слезы. Он меня на самом деле казнил, распял просто. Предал все, что было ценно для нас обоих. Он каждым словом словно по кусочку с меня кожу спускал. И ему не было жаль…
Альберт молчал. Он не понимал меня, а я не понимала его. И любое оправдание сейчас для меня звучало бы просто унизительно. Я потерла запястьем лоб и тяжело выдохнула:
— Я собрала тебе вещи. Уезжай…
Словно парализованная и на негнущихся ногах я прошла в спальню. Закрыла дверь и упала на постель, которая помнила нас с Альбертом другими. Не такими как сейчас полностью в ранах кровящих, а другими. Счастливыми, нетерпеливыми, усталыми…
Я помнила нас с Альбертом другими.
Когда у нас родился Макс…
Это было сродни чуду. И я верила, что после такого, после всего, что мы прошли ради этого ребенка, у нас точно все будет.
И Альберт был рад сыну. Он ждал меня в палате и долго рассматривал розовый комочек, который первые дни даже не капризничал. А когда я переодевала малыша, муж стоял за плечом и только выдыхал с растерянностью в голосе:
— Лер, а чего он такой крохотный? А почему он таком молчаливый?
Мне бы хотелось сейчас вернуться туда и ещё раз взглянуть на нас с мужем. Хоть на мгновение, на секунду…
Но я лежала в пустой постели. Обнимала себя руками. Боялась признаться самой себе, что мне будет безумно тяжело без него.
А потом хлопнула входная дверь.
Глава 26
Ночь я провела в каком-то непонятном состоянии то ли сна, то ли бреда. Мне казалось, что у меня земля постоянно уходила из-под ног, и я никак не могла повлиять на ее движение.
Альберт поступил со мной ужасно. Настолько, что все тёплое к нему постепенно растворялось и превращалось в пепел старого некрополя.
Слёзы так сильно пропитали подушку, что я рискнула совершить преступление и забрала подушку с той, другой, стороны кровати. Просто потому что могла это сделать. Но мой поступок обернулся чередой из воспоминаний связанных с запахом родного человека.
Одиннадцать лет это много. Для меня лично это была треть жизни, причём очень неплохая треть. Она была наполнена и чём-то грустным, и чем-то особенно родным и знакомым, таким, что вызывало сладкую тянущую дрожь в солнечном сплетении. Поэтому я и металась из стороны в сторону, не в силах справиться с этими противоположными чувствами.
Я понимала головой, что нельзя допускать даже мысли, что в семье могло все стать как прежде, потому что так уже не будет, но маленькая растерянная Лера шептала, что мне надо попробовать. Хотя бы просто представить. Но я не могла.