И порой мне казалось, что это не я такая раскрепощенная, но когда Альберт раз за разом доказывал мне обратное, я почти плакала от счастья, с опаской думая, что абсолютной любви хоть и не существует, но зато у меня есть наша с ним обычная.
Немного косая, нервная, непонятная, злая, ранимая до ужаса, хрупкая как статуэтка.
И тогда я задыхаясь шептала:
— Люблю… люблю… — и слезы почему-то сразу текли из глаз, а Альберт только вытирал их пальцами и приводил меня в себя с хриплым своим голосом:
— А я тебя все равно сильнее.
Но эта его сильная любовь не продлилась вечно, потому что в возрасте семидесяти четырех Альберт все же оставил меня. И только глядя на себя изменившуюся с годами, повзрослевшую и постаревшую, рядом со взрослым сыном и его семьей, с десятилетней внучкой и маленьким еще двухгодовалым внуком, я понимала, что имел ввиду Альберт, говоря, что любит несмотря ни на что.
Поняла.
Потому что я его тоже любила до своего конца.
Когда в возрасте восьмидесяти шести я оставила сына и пошла на встречу к нему.
К тому, кто даже там, куда не заглядывала ни одна живая душа, нашел и прошептал мне, положив тяжёлые руки на плечи:
— Ничего не бойся, я с тобой, Лер.
Конец