Кстати, забавно смотрелось…
— Глеб…
Голос Платона Александровича прозвучал, как всегда негромко. Но так, что этот Глеб, словно испуганная черепашка, втянул голову в плечи и торопливо забормотал извинения. Обнял свою дамочку за талию и потащил за собой, аки пароходик баржу.
Так что, красавица все-же сдала позиции, и парочка рванула в сторону гардероба. Правда, перед тем как исчезнуть, милая девушка успела прошипеть в мою сторону:
— Шваль подзаборная…
Проводив Глеба и Асю взглядом, я взяла папку с меню и принялась листать — что там начальник про мраморную говядину говорил? Самое время придавить стресс калориями.
Ну что же, иллюзии лопнули, как мыльные пузыри. Да и слава ежикам! Больше никаких сомнений и вранья самой себе. Конец нелогичным поступкам и эмоциональным качелям последних дней. И подруге смогу в глаза смотреть.
Возвращаем к жизни привычную Павлу, расчетливого логика до мозга костей. Умеющую с высокой колокольни плевать на любую хрень, случающуюся в моей жизни с регулярностью боя курантов на главной башне страны.
Осталось дотерпеть до конца ужина, разделить счет пополам с Платоном Александровичем, и больше никаких ресторанов с начальством. Кроме случаев, оговоренных трудовым контрактом. Если, конечно, останусь на этой работе.
— Павла.
Платон Александрович то ли меня позвал, то ли самому себе решил напомнить, с кем в ресторан пришел.
Я подняла на него глаза и вскричала тоном счастливой идиотки:
— Слушаю вас, Платон Александрович…
Платон
Бах! В серых глазах словно шлагбаум с размаху опустился, перекрывая проезд, едва дурочка Ася открыла рот.
«Стоп! Не входить!» — замерцала тревожная надпись.
Блядь, принесло же Глеба с его «кисонькой» именно сейчас, когда Павла, наконец, чуть расслабилась и перестала смотреть на меня недоверчивым волчонком.
Вижу ведь, что ее смущает что-то. Очень сильно беспокоит. Не просто подозрение, что у меня есть другая женщина, о чем она мне прямо сказала. Есть что-то еще, что мучает ее посильнее, чем простое недоверие.
Не глядя больше на трусливо извиняющегося Глеба, я положил руки на стол и позвал:
— Павла.
Длинные ресницы старательно захлопали, и на меня уставились два пустых серых озера:
— Слушаю вас, Платон Александрович, — выдала Павла с придыханием. Добавила преданности во взгляд и опять захлопала ресничками. Ну вылитая та новая секретарша в моей приемной.
Что же, начнем с самого начала.
— Павла, еще раз, медленно и по буквам, хорошо? Я говорю, ты слушаешь. У. Меня. Нет. Невесты. Точка!
Серые глаза снова поменялись, и теперь на меня смотрела снежная королева:
— Платон Александрович, мне это не интересно. Я бы хотела уйти отсюда, — добавила решительно и потянулась за своей сумкой.
— Сидеть, — рявкнул я, и Павла шлепнулась обратно, вытаращив на меня глаза.
— Вы что себе позволяете? — пробормотала начавшими дрожать губами. Отвела глаза и стиснула побелевшие кулачки, лежащие на скатерти.
Я накрыл ладонями ее пальчики. Осторожно сжал, погладил. Стараясь ее успокоить, мягко произнес:
— Павла, ты сейчас остынешь. Нам принесут еду, и ты поужинаешь. Можешь на меня не смотреть и не разговаривать со мной, если тебе неприятно. Я это переживу. Но голодной ты отсюда не уйдешь.
Я полюбовался на ее расстроенную мордашку, и продолжил:
— После провожу тебя домой, как и обещал. Одну в таком состоянии я тебя не отпущу. Это понятно?
Дождался ее расстроенного кивка и бросил взгляд на маячившего неподалеку официанта.
— Миньон из мраморной говядины с овощами на гриле, салат со снежным крабом. И прямо сейчас горячий чай и мятный ликер даме, — сделал я заказ, по-прежнему не выпуская ее пальчики из своих ладоней.
Она сидела, старательно отводя от меня взгляд. Кусала губы и часто моргала, явно с трудом сдерживая слезы. Но держалась.
Сильная она, эта удивительная Павла.
— Ася извинится перед тобой, — пообещал я. — Лично придет и извинится.
— А я тебе премию выдам. Или конфет куплю мешок. Договорились? — попытался пошутить, чтобы хоть как-то разрядить обстановку.
Она шмыгнула носом и с кривой улыбкой спросила:
— Большой хоть мешок?
— Как у Деда Мороза на утреннике в детском саду. Ты их будешь есть целый год…
— И стану толстой и беззубой. Лучше не надо, Платон Александрович.
Подняла на меня глаза и будничным голосом объявила:
— Завтра я напишу заявление на увольнение…