— У тебя тоже память короткая. Или много целых рук, раз ты так хочешь их распустить.
— Да ты… — он чуть не задыхается от гнева. — Осмелела? Думаешь, твой хахаль тебя спасёт? Ему десять лет было плевать на тебя! Как широко ты раздвинула ноги, чтобы быть настолько уверенной, что он прилетит по первому зову?!
Ярость обжигает холодной сталью. Драконица приоткрывает глаза, направив немигающий взгляд на Эйвана. Она готова ударить, но цепи впиваются в нежные перепонки, рвут не защищённую чешуёй кожу под основанием крыльев. На миг температура воздуха в комнате падает, но затем я со свистом вдыхаю воздух и складываюсь пополам в кашле.
На моих пальцах следы крови. Смотрю на неё со страхом и недоумением.
— Поглоти тебя пламя, Вилле! — ругается Эйван, хватая меня под локти и усаживая на кресло. — Ты что же, правда ездила в Академию только потому, что больна?
Он подаёт мне платок. Мне нужна Веспула, срочно, но я не могу попросить Эйвана позвать её. Я не доверяю мужу и не могу сказать ему, что она не просто гувернантка.
— Не понимаю, — бормочу я, вытирая губы. — Должно было становиться лучше.
— Так у тебя нет любовника?
Это какой-то сюр. Я поднимаю на него ледяной взгляд.
— Это всё, что тебе интересно, Эйван? Тебе ведь нужна оболочка жены, покорная, доступная и бесхребетная, такая, что не запятнает славное имя семьи. И плевать, если я сдохну, да?
Он смотрит на меня непонимающе. И мне кажется, что сейчас это искренне: его недоумение, даже доля возмущения из-за моих слов.
— Что ты несёшь? — спрашивает он. — Ты моя жена, я люблю тебя, и, конечно, беспокоюсь.
Хочется рассмеяться. Такая вот любовь. Мне такая не нужна и даром.
— О чём ты хотел поговорить? О том, как я славно провела время с Райденом? У меня с ним ничего не было. Я ездила в Академию, потому что мне плохо, давно и серьёзно.
— Но мама говорила, это просто ерунда, — он опускается на одно колено перед креслом. Нелепая в данном контексте романтическая поза. — Что беспокоиться не о чем, что ты ипохондрик и любишь находить предлоги, чтобы побездельничать. Я думал, она разбирается в таких вещах.
Сейчас он похож на большого ребёнка, коим и является — просто маменькин сынок. Смотрю на него задумчиво, щурюсь, будто пытаюсь увидеть мужа насквозь. Осознаю чётко: в этой ситуации он может быть такой же пешкой, как я сама. Он никому не доверяет так, как своей матери.
Наклоняюсь ближе к нему, глядя в глаза, и проникновенно говорю:
— Эйван, ответь мне на очень важный вопрос. Ты женился на мне с подачи Аделаиды?
Он хмурится.
— Ты переводишь тему?
— Нет, просто это действительно важно.
— Какая разница? Я был влюблён тебя в Академии, потому и женился. Какое это отношение вообще имеет к твоему здоровью?
Ох, самое прямое. Пожалуй, стоит отступить сейчас, а потом завести этот разговор снова, когда Эйван будет спокойнее, а у меня при себе будут конфеты правды.
— Никакое, — выдыхаю я. — Просто расчувствовалась, вот и спросила.
— Ты намекаешь, — вдруг произносит он, а взгляд его стекленеет, — что мама могла сделать что-то с тобой?
Внимательно смотрю на мужа, пытаясь уловить его эмоции. Что если сказать ему правду о мыслях насчёт Аделаиды, о слежке за Ингваром, об участии мятежных драконов в моём отравлении? Мы прожили вместе столько лет, у нас сын, неужели я не могу доверять ему?
— Ну, Вилле? Что ты молчишь? — спрашивает он напряжённо, и меня отпускает.
Нет, не могу. Его разговоры о моём самочувствии, о том, что я не в себе, о любовнике — всё это не просто так. Эйван подозревает что-то или, вероятнее, кто-то его надоумил. Даже если не он обманом затащил меня в этот брак, он имеет с него выгоду. По брачному договору его семья получила приданое, которое помогло дель Монрокам привести в порядок их земли, пришедшие в упадок после смерти отца Эйвана. Если мы разведёмся, по закону деньги должны будут вернуться в мою семью.
Глупо и наивно думать, что он погрозит пальчиком своей маме, если вдруг выяснится, что она продолжала все эти годы то, что начал загадочный посланник драконьих отступников в Академии.
Мне снова приходится врать, изворачиваться, ломая собственную натуру. Чувствую себя отвратительно, но всё же картинно приподнимаю брови и спрашиваю:
— Ты с ума сошёл? С какой стати Аделаида желала бы мне зла?
Вижу, как он сжал зубы, его челюсть напряглась, и по-прежнему не понимаю, как это трактовать. Он причастен или нет? Волнуется, что я раскрою его секрет, или просто недоволен, что я с недостаточным почтением говорю о его матери?