— Алин, тебя Критичная к себе вызывает, — понизив голос, сообщает моя коллега Вика.
Я уж и не помню, кто первый дал это прозвище нашей начальнице Марии Ивановне Криничной. Но прижилось оно, что называется, капитально. За глаза мы ее исключительно Критичной величаем. И не только из-за созвучной фамилии, но и из-за нелегкого характера. Мария Ивановна просто обожает поучать, порицать и выражать недовольство. Да и вообще частенько бывает не в духе. Так что прозвище Критичная ей очень даже подходит.
— Вот бли-и-ин, — тяну раздосадовано. — Сейчас она меня из-за отчета дрючить будет, зуб даю.
— Иди скорее, — советует Вика. — А то рассвирепеет и премии лишит.
Так и делаю. Подскакиваю на стуле и, на ходу поправляя узкую юбку-карандаш, семеню в кабинет начальницы.
— Мария Ивановна, вызывали? — говорю я, коротко постучав в дверь.
Судя по виду, Критичная опять чем-то раздражена: сосредоточенно смотрит в экран компьютера и злобно кривится.
— Да, Алина Андреевна, заходите, — кивает на стул для посетителей. — Разговор есть.
— Слушаю.
Судорожно пытаюсь придумать оправдание, почему не отправила отчет вовремя. Может, сослаться на технические неполадки? Или сказать, что бухгалтерия опять данные задержала? Критичная терпеть не может главбуха нашей компании, поэтому, скорее всего, легко поверит в эту версию.
— У нас проблемы с западниками, — она отрывает взгляд от компьютера и фокусируются на мне.
Западниками мы называем отдел под руководством моего мужа.
— Так, — киваю я, понимая, что вызов начальницы никак не связан с моим запоздавшим отчетом.
— Я уже с этой старой грымзой Диной Александровной и так и эдак пыталась договориться, а она ни в какую, понимаешь? Есть такие люди, которые напрочь не слышат других. Вот просто напрочь! Я ей говорю: «Дина Александровна, миленькая, вы неправильно форму девять заполняете! Так не пойдет! Скажите уже своим сотрудникам!» А она знаешь что?
— Что?
— Возрастом своим козыряет! Дескать, уже двадцать лет работает в компании и лучше меня знает, как заполнять эту треклятую форму! Ведьма, скажи?
Тактично воздерживаюсь от комментария, сделав вид, что закашлялась.
— Короче, Алина Андреевна, ситуация критичная. Мужа вашего сроду не выловишь, поэтому вынуждена просить вас о содействии.
— О каком именно? — не совсем понимаю я.
— Поговорите с Дмитрием Эдуардовичем по-свойски. Пусть повлияет на эту свою неугомонную старуху, он же ее непосредственный начальник, — Критичная со вздохом взбивает волосы. — У нас младшие аудиторы воют, весь западный отдел неправильные отчеты шлет. Это уже не в какие ворота не лезет!
— Эм… Ну ладно, я обсужу это с мужем, — соглашаюсь я. — Только вот он сам вряд ли понимает, что из себя представляет эта девятая форма…
— Это-то понятно. Там всем документооборотом его Дина Александровна заправляет. Но, может, она хоть директора своего послушает… Пусть он ей велит выполнять требования аудиторов. А то я такими темпами до генерального с жалобой дойду! — Критичная угрожающе трясет поднятым вверх указательным пальцем.
— Хорошо, Мария Ивановна, я сегодня же переговорю с Дмитрием Эдуардовичем.
— Не сегодня, а прямо сейчас, миленькая, — настаивает она. — Мы на двадцать шестое от западников целую кипу бумаг ждем. Я не переживу, если они там опять напортачат.
Критичная откидывается на спинку кресла и театрально закатывает глаза, демонстрируя, как сильно она устала от людской тупости.
— Ладно. Тогда я пошла к западникам.
— Очень на вас надеюсь, Алина Андреевна! — напутствует она.
Забавная ситуация. Только недавно думала о том, что по рабочим моментам мы с Димой не пересекаемся, и тут бац — начальница направляет меня прямиком к нему.
Миную длинный застекленный коридор, соединяющий два стоящих рядом здания и захожу в лифт. Офис мужа находится на восемнадцатом этаже. Всегда завидовала тому, что он работает так высоко и может любоваться живописными видами нашего города.
Пересекаю пустую приемную и, отворив дверь Диминого кабинета, застываю на месте как вкопанная. Муж сидит за столом в своем массивном кожаном кресле. А на столе, закинув ногу на ногу, восседает его молоденькая секретарша в непростительно короткой юбке.
Теряю дар речи. Часто-часто моргая, таращусь на весьма двусмысленную сцену. Заметив меня, секретарша спрыгивает на пол и одергивает вниз свой напопник. Дима прокашливается и поправляет галстук.
— Алин! — чересчур радостно восклицает он, поднимаясь на ноги. — Какими судьбами?