И его руки поползли по моему телу — жадные, нетерпеливые.
— Нет! — взвизгнула я, как раненое животное, но разве его этим остановишь?
— Тебе понравится, обещаю, — бормотал он и лез с поцелуями.
На какой-то миг я оцепенела. Так, наверное, крошечная жертва замирает перед взглядом удава. Так, вероятно, распадается песчинка под слишком большим давлением — на молекулы, атомы, ничто…
— Нет! — взревело во мне нечто более сильное, не желающее подчиняться обстоятельствам. И я укусила Антона за руку. Со всей силы, так, что заныли зубы.
— Ах, ты дрянь! — ударил он меня по лицу — разъярённый, распалённый, возбуждённый. Он прижимался ко мне всем телом — я всё чувствовала. И понимала: лучше умереть.
Он ударил меня ещё раз и рванул кофту на груди.
И тогда я сделала то, чему однажды научил меня Валерка Игнатьев, — ударила коленом со всей дури отчима в промежность.
И пока он краснел, хрипел, корчился, выскочила вон на улицу.
Лучше жить в подворотнях, чем вот так.
Меня трясло. Разбитая губа саднила. Начало отходить плечо и рука, а я неслась по улицам, как сумасшедшая.
И даже не сообразила, что ноги несут меня к дому Сотниковых — единственному месту, где я хотя бы могла спрятаться.
Я притормозила буквально на подходе.
Как я к ним явлюсь? Что скажу? Да ещё в таком виде…
Я уже готова была развернуться и убежать куда-нибудь ещё, но всё вышло иначе: меня заметили.
— Маша?.. — и я прикрыла глаза.
Господи! За что? Почему именно этот голос? Почему именно ему суждено было увидеть меня этой ночью?
— Маша, ты что здесь де… — осёкся Андрей, видимо, увидев меня во всей красе.
— Я, наверное, пойду, — пробормотала невнятно, а затем сделала всё наоборот: уткнулась Андрею в грудь и разревелась куда горше, чем до этого.
Он сжал меня в объятиях. Погладил ладонью по голове и осторожно — по спине.
— Никуда ты не пойдёшь, — сказал жёстко. Так, что было понятно: не отпустит. — Кто? — задал вопрос, что звучал, как выстрел. — Я ему руки и ноги местами поменяю!
— Нет! — мотнула головой, а затем подняла на Андрея глаза. — Т-ты можешь меня спрятать? И п-переодеться?
Зубы выбивали дробь. Не от холода — лето, духота недавно спала. Меня изнутри колотило, и я ничего не могла поделать, чтобы утихомирить эту дрожь.
— Пойдём, — взял он меня за руку и потянул к дому. Но не к парадному входу, куда я привычно заходила все эти годы.
Он провёл меня через заднее крыльцо, а оттуда — по лестнице на второй этаж, в свою комнату.
У него тут отдельное «царство», немного на отшибе. Большая комната, санузел, душ.
Я была тут пару раз. Первый — когда меня по дому водили много лет назад. Второй… кажется, я сама однажды сюда пробралась.
У Сотниковых большой дом. У каждого из детей — свои апартаменты. Всё со вкусом, уютно, идеально, как на мой взгляд. Я о таком только мечтать могла да во снах видеть.
Нет, не так я хотела попасть в святую святых — комнату Андрея.
— Маш, слышишь меня? — берёт он меня за плечи и чуть-чуть встряхивает, но я, кажется, в то мгновение не могу соображать — меня трясёт. Слёзы, сопли по лицу, губа саднит, тело болит, будто меня били. — Посмотри на меня, Маш!
Он приказывает, и я подчиняюсь, смотрю в его голубые озёра. Они моё спасение — так я чувствую, на уровне инстинктов. Мозг не справляется, не может функционировать правильно.
— Я сейчас дам тебе одежду и полотенце. Сходи в душ.
Я скорее читаю по губам, чем слышу его голос — так грохочет сердце в ушах.
— Кивни, если понимаешь.
Я киваю. И в тот же миг его тёплые руки исчезают с плеч. И сразу становится одиноко и холодно. Оказывается, я нуждалась. И нет, я не боялась его прикосновений, в отличие от…
Он суёт мне в руки свою футболку и полотенце. Ведёт, как маленькую, к душевой.
— Сама справишься?
Я отшатываюсь. Не хватало ещё, чтобы он меня мыл.
Киваю быстро и яростно. Скрываюсь за дверью и включаю воду.
Вода, льющаяся сверху, успокаивает. Смывает грязь чужих прикосновений. На душе становится немного спокойнее.
Андрей встречает меня с пледом в руках. Кутает, как ребёнка. Усаживает на свою кровать.
— Я тебе чаю заварил, — ставит передо мной на тумбочку чашку.
Меня уже почти не трясёт, но я боюсь брать что-нибудь в руки, чтобы не разбить случайно.
— Расскажешь? — сидит он передо мной на корточках и заглядывает в глаза.
Вначале отрицательно качаю головой, а затем признаюсь. Тяжело сказать только первые два слова.
— Это отчим.
У Андрея такое лицо, что впору испугаться. Но я знаю, что он не на меня злится.