Все коробки оказались на столе в гостиной.
Диана доставала альбомы и письма и распределяла их по кучкам, в каждой из них были документы, письма и фотографии из разных времен, все кучки распределены по временным промежуткам. Меньше всего фото и документов осталось от пра-бабушки Катарины.
Лев трясущимися руками берет фото из маленькой кучки времен пятидесятых годов. Тут только пять фото Катарины. С пожелтевших прямоугольников на него смотрит серьезным взглядом красивая женщина с темными волосами, уложенными в высокие валики. Широкие плечи драпового пальто, цветной платок на шее и туфли с широким каблуком. Рядом с ней мужчина. Ему далеко за пятьдесят, суровый взгляд, кряжистая фигура, но Катарина так крепко держится за его руку, что невольно понимаешь, что именно этот мужчина для нее столп, который удерживает ее на плаву.
На следующей фотографии Катарина с маленькой девочкой, лето, тепло, на девочке легкое платьице и белые сандалики. И Лев утирает набежавшую слезу. На том фото его двоюродная сестра Агата. Там её не более пяти лет. Они даже родились почти в одно время.
Лев пальцем гладит фотографию, проводит по изображению, словно гладит настоящего, живого человека. Это его родственники, которые уже ушли в мир иной. Люди, которых ему не суждено было встретить живыми.
Он вздыхает и утирает слезу.
— Тут еще вот что есть, — и Диана вытаскивает на свет божий несколько старых тетрадок.
Листы их склеились, а на обложке появились черные пятна.
Лев дрожащей рукой берет их из её рук. Осторожно подцепляет ногтем и открывает первую страницу, а на ней ровным каллиграфическим почерком на польском языке написано 1939 год Гданьск.
То были дневники Катарины Заславской.
Глава 43
На расшифровку дневников ушло время. Кое-где чернила расплылись, и текст почти исчез. По таким записям можно было только догадываться, о чем повествовала там Катарина. Часто на листах тетрадки были засохшие капли слез, он шли наискосок, оставляя размытые кляксы. Катарина поверх них писала, от чего записи были чуть расплывшимися.
Кое-где между листами попадалась засушенная травинка или цветок. Все это рассыпалось в труху, как только гербария касалась рука.
Между страницами они нашли фото красавца поляка. Катарина хранила фото как память, хоть он и бросил её.
Повествование было скупым. Факты, даты, числа.
Только изредка Катарину прорывала, и она с горечью писала о тех чувствах, что накрывали её с головой.
Самыми ужасными были воспоминания о тюрьме.
Потом об эшелоне. Их везли с Запада на Восток долгие недели. Её не дали захватить вещи из дома, отправили, в чем она была. Катарина осталась без теплых вещей. Шла осень, дни становились короче, ночи холоднее. Деревянная обшивка не спасала от холода, в щели дуло. Кто-то дал ей кофту, кто-то длинную юбку, но это не спасло бы от приближающейся зимы.
Они по долгу стояли на станциях, на запад шли вагоны с военными и техникой. Уверенности в том, что на месте её обеспечат теплой одеждой, тоже не было.
Донимал и голод.
Какая та женщина посоветовала ей: Переспи с конвоиром, он тебе и лишнюю пайку хлеба даст и обеспечит.
Катарине было страшно. Она никогда не спала с мужчинами, надеялась, что первым и единственным станет ее муж. Но рядом с ней сейчас не было никого, и помощи ждать было не от кого. И однажды она переступила через себя. Конвоир был молод, очень молод, горяч, он давно ей подмигивал и делал комплименты. Их встречи не были частыми, так как шашни с арестантками командиры пресекали. Всего то три раза.
Три свидания, после которых мальчишка конвоир ей передал фуфайку и теплые штаны. А потом еще и сапоги достал с портянками.
Она уже не так мерзла в теплушке. Вот только через некоторое время Катарина вдруг поняла, что беременна. От такой новости её бросило в жар, а потом стало так плохо, что почти весь оставшийся путь до Урала она пролежала в углу теплушки, не вставая. Катарина не знала, что делать. Она одна на белом свете, у нее нет вещей, не понятно, что будет на новом месте и маленький ребёнок ей был только помехой. Но что делать?
Их привезли на станцию, долго держали на ветру и холоде, потом заставили залезть в крытые тентом кузова машин, и увезли.
Поселок, где её предстояло жить, состоял из бараков и землянок. Ее определили в барак с другими не семейными. Жили по несколько человек в комнате, отопление — печь, тут же и кухня, тут же и спальня. Работать пришлось на крольчатнике. Катарина работы не боялась. Их поднимала еще до зари, вели строем на работу по избитой глинистой дороге, мимо озера, кого на крольчатники, кого в теплицы. Работа тяжелая, за целый день так на машешься, так натягаешь тяжестей, что к вечеру возвращаешься без ног и рук. Зато дурные мысли в голову не лезут. И только лежа в кровати Катарина плакала. Она не знала, что делать.